— Вот что, господин майор, — сказал Пари извлеченному из постели и, по-видимому, все еще очень сонному Скрибе, — я хочу передать вам список, заключающий в себе сто двадцать имен. У каждого имени указаны профессия и точный адрес. Все перечисленные в этом списке лица должны быть доставлены сюда, во двор гимназии, четвертого мая к шести часам утра. В семь я произведу смотр во дворе.
Майор бегло просмотрел полученный от генерала список.
— Боюсь, ваше превосходительство, что выполнить этот приказ точно к указанному времени будет просто невозможно. Здесь фигурируют жители городов и деревень, расположенных далеко друг от друга, а имеющиеся в моем распоряжении силы так невелики, средства сообщения у нас так примитивны…
— В Русинском крае больших расстояний нет, господин майор. А если имеются затруднения, на то вы и солдат, чтобы суметь их преодолеть. Впрочем, я с вами не спорю. За точное выполнение приказа отвечаете вы лично, господин майор.
Отпустив Скрибу, Пари вспомнил: ведь он не сказал майору, что лица, которых он ждет четвертого мая, не преступники, а члены Национального собрания. Он позвонил, чтобы еще раз вызвать к себе майора, но, пока явился адъютант, уже передумал. По своему опыту в Марокко он знал, что человеку всегда полезно иметь таких союзников, которые боятся его.
«Если Скриба будет обращаться с членами Национального собрания немного грубее, чем следует, это будет только хорошо для дальнейшей совместной работы», — подумал он.
— Ничего не нужно, господин обер-лейтенант, — сказал он своему адъютанту. — Я пойду спать и вам советую сделать то же самое.
Генерал принял большую дозу веронала, лег и через несколько минут уже крепко спал.
В мирное время майор Скриба был старшим лейтенантом в австрийском полку, находившемся в Боснии. Во время войны он служил в австро-венгерской полевой жандармерии, где проявил себя как очень ловкий и энергичный человек. Он работал главным образом по делам чешских «изменников родины», так как хорошо говорил по-чешски. После распада монархии он вступил в чешскую армию, где его использовали по большей части на территории, населенной венграми, так как он хорошо говорил и по-венгерски.
Изучив полученный от генерала список, майор Скриба отметил звездочками на военной карте Подкарпатского края все места, откуда нужно было доставлять людей. Задача его значительно затруднялась тем, что железнодорожное сообщение — в результате войны против Советской Венгрии — было прекращено. Венгерские и русинские железнодорожники отказались работать, чешских же и румынских железнодорожников, которыми их заменили, хватало только для поездов с войсками и военными грузами, да и военные транспорты шли очень нерегулярно и прибывали с большими опозданиями. Все автомобили и лошади находились в распоряжении армии. Майору Скрибе были подчинены только сто двадцать пехотинцев и двадцать четыре кавалериста. Их он и собрал к пяти часам утра.
К этому времени было заготовлено сто двадцать «приказов о приводе», и в пять часов тридцать минут военные полицейские майора Скрибы отправились в путь. Для того чтобы облегчить задачу своим солдатам, Скриба снабдил каждого из них «мандатом», дававшим право не только пользоваться воинскими поездами, но и реквизировать лошадей и повозки. На это Скриба не имел права, но он надеялся, что те, у кого солдаты будут реквизировать, этого не знают, а если даже и знают, то не посмеют сопротивляться военной полиции.
Все отправленные майором полицейские, за исключением шести человек, вернулись в Ужгород на заре четвертого числа. Шестеро, которые не явились к назначенному сроку, — из них двое были посланы в Верецке, двое в Полену и двое в Волоц, — не вернулись вообще. Одного из них впоследствии нашли с перерезанным горлом в канаве шоссейной дороги между Мункачем и Сойвой. Следы остальных пяти совершенно потерялись.
Полицейские привели сто восемь членов Национального собрания. О делегатах Верецке, Полены и Волоца не было никаких известий. Кроме того, не хватало еще шести делегатов. Четверо, узнав, что за ними пришли полицейские, успели удрать. Один из них — Величко из Долхи — больше уже домой не возвратился. Он бежал в лес, где организовал разбойничью шайку, и в течение двух лет так успешно занимался своей новой профессией, что имя его стало известным по всей стране. Жизнь свою он закончил осенью 1921 года на виселице. Делегат Сойвы, поп Дудич, также не прибыл в Ужгород. Когда он увидел приказ о приводе, у него сделался сердечный припадок. Сойвинский врач дал ему справку, что по состоянию здоровья он приводу не подлежит, а фельдфебель сойвинской жандармерии взял на себя ответственность за то, что поп не удерет. Наконец, еще одного делегата — Бодо из Бильке — нельзя было доставить потому, что он находился в румынской тюрьме за спекуляцию валютой.
