Как великой европейской войне предшествовала на Балканах «драка в корчме», так до «великого» русинского процесса судом для несовершеннолетних преступников был проведен процесс Миколы. В «великом процессе» на скамье подсудимых сидели пятьдесят четыре русина. В деле Миколы перед судом предстали три русинских мальчика. В «великом процессе» основой обвинения в измене служили семнадцать конфискованных молитвенников. В процессе трех русинских юношей — томик стихов, бессмертные стихи Шевченко.
Девятнадцатилетний Микола, который до четырнадцати лет учился, два года работал конюхом, а три года землекопом, был высокого роста, широкоплечий, с худым лицом. Он говорил спокойным, тихим голосом. Перед судом для несовершеннолетних он держался так же спокойно и смело, как несколько лет спустя перед военным судом, когда речь шла о его жизни; а еще через год он так же спокойно и смело руководил наменьской битвой.
В течение всего процесса Микола говорил не только тише представителя обвинения, но умнее его и логичнее. Когда прокурор уличал его в том, что он «в сопровождении некоего Тамаша Эсе, бывшего батрака, не имеющего определенных занятий, ходил из деревни в деревню, и в то время как Эсе возбуждал народ на венгерском языке, он читал вслух русинские стихи», — Микола ответил:
— Тамаш Эсе не только не предает родины, но он борется и воюет за родину для народа. И то, что в свой трудный путь он взял с собой и меня, доказывает, что он хочет создать родину не только для венгерского народа, но и для всех трудящихся Венгрии.
Когда прокурор, чтобы доказать наличие государственной измены, патетическим жестом указал на конфискованную у Миколы лежащую на столе суда книгу — изданные в Америке стихотворения Тараса Шевченко под названием «Кобзарь» — и назвал Шевченко «одним из руководящих чиновников царского Прессбюро», — Микола в первый и последний раз за все время процесса повысил голос:
— Шевченко враг царя куда больше, чем вы, господин прокурор! Потому что Шевченко враг не только русскому царю, но всем тиранам и всякой тирании!
Вероятнее всего, это заявление Миколы было причиной того, что, хотя его товарищи по скамье подсудимых получили только по одному году заключения, его самого суд для несовершеннолетних приговорил к трем годам тюрьмы «за государственную измену».
Когда Микола стоял перед судом, уже на всех парах шла подготовка к «великому процессу». Австрийские и венгерские газеты метали против России громы и молнии.
Немецкие газеты тоже открыли огонь, и вслед за ними заговорила и часть швейцарской и скандинавской прессы.
В то время, как германский император и престолонаследник Австро-Венгрии совещались о том, что целесообразнее: начать ли давно подготовляемую войну летом 1914 года или же весной 1915 года, — пресса Средней Европы непрестанно орала:
«Российская империя отравляет Европу!»
«Российская империя использует наемных убийц!»
«Российская империя готовит войну против мирной Австро-Венгрии!»
Весной 1914 года начался «великий процесс». Подготовка его была громкой, но неудачной.
Обвиняемые были плохо подобраны. Большинство из них ничего не могло сказать по существу обвинения. Тех, кто молчал, невозможно было заставить говорить, а тех, кто говорил, трудно было заставить замолчать.
Григори Михалко говорил.
— Узнает ли подсудимый этот молитвенник и находящийся в молитвеннике портрет царя? — спросил председатель суда.
— Молитвенник и царь — это ерунда, — ответил Михалко. — Вы бы спросили, господин председатель, как русинскому народу живется. Об этом стоило бы поговорить.
— Отвечайте на вопросы, которые вам задают.
— Русинские батраки и лесные рабочие работают за двоих, а получают как полчеловека. И голодают. Чтобы насытиться, они вынуждены уезжать в Америку. В чьих интересах это делается? Кто является убийцей русинского народа? На это надо ответить, господин председатель!
Председатель раз десять перебивал Михалко, во всю мочь потрясал председательским колокольчиком, но заставить Михалко замолчать было невозможно. Его голос, сильный, как рев быка, заглушал звон колокольчика.
