По-видимому, так же думал обо мне слесарь Йожеф Липтак, которого я преследовал своим уважением и любовью. Я любил его за то, что он был иным, чем я: белокурый, голубоглазый, коренастый, спокойный, вдумчивый, немногословный; а уважал потому, что он был борцом, не знавшим компромиссов. Боюсь, что теперь многим покажется незначительной та борьба, которую вел Липтак, но в те времена я не мог себе представить более серьезной борьбы.
Липтак был секретарем рабочего хора. Председатель хора, рабочий-кожевник Сабо, у которого была деревянная нога, принадлежал к числу сторонников чистого искусства и программу хора составлял из оперных арий и классических песен. Он допускал для исполнения только одну песню завуалированно-революционного характера — рабочий похоронный марш. Йожеф Липтак объявил войну этой «оппортунистической хоровой политике» и требовал, чтобы хор рабочих пел революционные песни. Если Сабо злили, он быстро снимал свою деревянную ногу и начинал размахивать ею. Он так сильно стучал ею по столу, что пивные бокалы прыгали, а противники замолкали. Когда на заседании руководства хора Липтак напал на Сабо, председатель снял свою деревянную ногу.
— Подожди, сопляк, я тебе покажу!
Но Липтак не испугался деревянной ноги. Пока Сабо колотил по столу, он молчал. Когда Сабо устал, Липтак продолжил свое выступление, еще более резко, чем вначале.
Спор Сабо с Липтаком сначала интересовал только тех, кто находил его смешным. Таких было много. Особенно смешным находили люди то, что самую энергичную поддержку Сабо оказывал один из мастеров электрического завода, он же казначей Дома рабочих, — отец Липтака. «Длинноусый» Липтак злился на своего сына потому, что тот брил усы. Но так как бритые усы никак нельзя было возвести к проблеме рабочего движения, он ругал сына по поводу хора.
— Такие пустоголовые сопляки только вредят рабочему движению! — проповедовал всюду длинноусый Липтак.
К длинноусому Липтаку, самому отъявленному любителю пива, в свою очередь, придирался председатель «Рабочего общества антиалкоголиков» Колумбан.
— Ну да, конечно, к пиву, наверное, лучше всего подходят именно такие песни! Мы еще поговорим об этом! — угрожал Колумбан.
Вопрос о хоре находился в центре внимания руководства профсоюзов в течение целых двух месяцев. Кожевники поддерживали Сабо, металлисты были одного мнения с Липтаком. Деревообделочники, печатники, швейники предлагали компромиссное решение. Руководство партии вынесло решение в таком же духе. Руководители партии и Дома рабочих предлагали, чтобы хор сохранил свою старую программу, но пополнил бы ее двумя-тремя революционными песнями. Сабо принял это предложение. Липтак не согласился. Поэтому руководство партии заняло позицию протии него. Его исключили из хора.
Но Йожеф Липтак не отказался от борьбы.
Какой бы вопрос ни обсуждался в Доме рабочих, Липтак всегда участвовал в прениях. О чем бы ни спорили, он говорил о хоре. Это не всегда кончалось хорошо. Однажды, в воскресенье вечером, когда инженер Эмиль Хорват в Бебелевской комнате прочел доклад «О будущем аэроплана» и Липтак, как всегда, стал говорить о хоре, вся публика встретила его громким смехом.
Липтак сделал выводы из своего поражения. Борьбы он не прекратил, но изменил тактику. С этого дня слово «хор» перестало для него существовать. Он стал критиковать руководство партии и Дома рабочих по совсем другим вопросам. Например, упрекал руководство партии в том, что оно не уделяет никакого внимания работе среди батраков имения графа Карой в Капосташмедьере. Над Липтаком уже больше не смеялись, а ругали его как хориста-демагога, клеветали на него, угрожали ему. Но Липтак был не из пугливых.
Я тоже сыграл некоторую роль в том, что вокруг него образовалась небольшая, но очень воинственная группа. Я старался проводить как можно больше времени с Липтаком, а Эржи Кальман всегда хотела быть со мной. Эржи скоро стала восторженной сторонницей Липтака. Она начала агитировать за него, и ей удалось завербовать нескольких учениц в портняжных мастерских и нескольких текстильщиц. Эндре Кальман был страшно удивлен тем, что активность его дочери так возросла. Он заинтересовался работой «слесаря с острым языком». Когда Липтак говорил, Эндре Кальман всегда сидел неподвижно, с закрытыми глазами. Те, кто не знал маленького старика, думали, что он спит. Но знавшие его понимали, что он особенно внимательно слушает, думает и взвешивает. Он не стал на сторону Липтака. Но когда несколько кожевников предложили исключить «пустоголового» Липтака из партии, потому что «он нарушает мирное единение Дома рабочих и своими вечными разговорами о пахнущих окурками крестьянах отвлекает внимание от действительных вопросов рабочего движения», Кальман решительно и резко выступил против этого предложения. А за Кальманом стояли не только деревообделочники, под его влиянием находилась также и значительная часть металлистов. Поэтому Липтак не был исключен из Дома рабочих.
