Теперь я скажу несколько слов об этом третьем лице, о моей химичке. Эмилиян отнял ее у меня, отнял сразу же, в первый вечер нашего знакомства. Но я человек справедливый и должен сказать: он ничего не делал для того, чтобы ей понравиться, — не ухаживал за ней, не любезничал, не старался чем-нибудь перед ней блеснуть. Еще в тот, первый вечер он показал одну свою, я бы сказал, очень скверную черту. Он говорил с нами, а вроде бы нас не замечал, как будто мы были для него только зацепкой, толчком, который побуждал его излагать свои мысли, рассуждать, спорить. Я врач по внутренним болезням — прекрасно, вот повод разразиться филиппиками на отсталость нашей терапии. Я не занимаюсь научными исследованиями, не открываю новых злокачественных вирусов и защитных средств против них. Тем хуже для меня! Я человек, чуждый эпохе, равнодушный лентяй. Общество, как он заявил напрямик, наше современное общество не нуждается в таких лентяях. Он меня критиковал, уничтожал своим сарказмом во имя человеческого блага, и в то же время ему и в голову не приходило посмотреть на мою милость по-человечески, выслушать меня, вникнуть в мою работу — одним словом, понять меня, как человек понимает человека.
Подобный экземпляр может вызвать у окружающих, мягко говоря, недоумение. И разные другие чувства, но уж только не симпатию. Было бы естественно, если бы мы не подпустили этого человека и близко к своим сердцам, отнеслись бы к нему по заслугам холодно. А произошло как раз обратное, как это ни странно. И по сей день не понимаю, почему так вышло. Объясняй сколько хочешь! Хоть я был обижен и огорчен, я не только на него не рассердился, но — представь себе! — в душе у меня шевельнулось дружеское чувство к нему — одним словом, этот необузданный человек уже начал завоевывать мою симпатию. Есть тут логика или нет, не знаю, но вышло именно так, как я тебе говорю.
Я слушал, как другие люди высказывались на всякие спорные темы о добре, счастье, долге и тому подобном. Про себя я одобрял их мысли, но они меня не волновали. А наш Эмилиян говорил не сказать чтобы с жаром, или с запальчивостью, или наслаждаясь своим красноречием! Нет! Просто он сам был в своих речах сильный и дерзкий, словно гладиатор, убежденный, словно фанатичный пророк, самоуверенный до предела, мужественно-красивый! Кто знает! Может быть, именно эти его качества проторили дорожку к нашим сердцам и мы отнеслись к нему как к другу, хотя он нас почти не замечал и не больно нами интересовался. Я принял его с открытой душой, несмотря на то что он насмехался надо мной и решительно отвел мне место в мусорной яме для равнодушных, вместе с лишними людьми, которые живут вразрез со «стилем» нашей эпохи.
Извини, я отвлекся. Я начал говорить о третьем лице, о моей химичке. Я видел, что она еще в тот, первый вечер им увлеклась. Я тебе уже говорил, что он ничего не делал специально, чтобы вскружить ей голову. Но она увлеклась, а потом и влюбилась, как говорится, по уши. Симптомы ее любовного заболевания были настолько очевидны, что мне стало неловко с ней встречаться и заговаривать. Она и раньше держалась со мной холодно, но теперь я стал для нее попросту пустым местом. А когда она все же бывала вынуждена меня заметить, поскольку мы жили в одной квартире, я чувствовал на себе ее враждебный взгляд. Я ничего плохого ей не сделал, ничего от нее не хотел. И не собирался ее упрекать или досаждать ей. Зачем ей надо было смотреть на меня как на врага?
А он? Ты спросишь, как вел себя он? Я тебе уже сказал, что он не искал ее любви. И не думал притворяться влюбленным. Влюбленные дарят своей любимой цветы, водят ее в театр, в кино или просто на прогулку в парк. Да вот и мне, признаться, хотелось так поступать. Я и поступал так, но мысленно, в мечтах. А в действительности ничего не делал, потому что до смерти боялся попасть в жалкое и смешное положение навязчивого ухажера — ведь, она не дала мне никакого повода для проявлений сердечных чувств! Вот почему я не носил, цветов своей химичке и не приглашал ее на прогулки. А Эмилиян — тот даже в мыслях, я в этом абсолютно уверен, даже в своем воображении никогда не делал ничего подобного. И не потому, что такие вещи были ему чужды по природе — он был олицетворением жизненных сил! Если бы энергию, клокотавшую в этом человеке, превратить в шум, она грохотала бы, как водопад, если бы превратить ее в свет, она сияла бы, как праздничные разноцветные ракеты в вечернем небе. Но он просто не интересовался моей химичкой. Его сердце было заперто от нее на сто замков.
