Федор Достоевский
Организация, которую мне предстояло возглавить, чтобы разрушить, имела не только стойкую и заслуженную репутацию беспощадного карающего меча компартии, но и сама могла разрушить кого и что угодно. КГБ и его предшественники в лице ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ составляли основу тоталитарного режима, без которой этот режим просто не мог существовать. Конечно, КГБ времен перестройки хотелось выглядеть более респектабельным, но длинный и тайный шлейф злодеяний и беззаконий мешал этому. До сих пор это было государство в государстве — хотя все более и более терявшее свое главное оружие, с помощью которого оно пыталось заставить людей верить в то, во что они не верили. Для многих старых номенклатурных кадровых комсомольских или партийных работников было пределом мечты попасть в КГБ. Но у меня никогда большим уважением эта организация не пользовалась. Хотя в молодости был знаком с «чекистами», которых не только уважал, но и любил. И люблю до сих пор, хотя их давно уже нет. Владислав Иванович Алешин и Виктор Иванович Попов были «чекистами» с человеческим лицом.
Ежемесячник «Совершенно секретно» в одном из своих номеров поместил па обложке фотографии председателей КГБ: Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов, Серов, Шелепин, Семичастный, Андропов, Чебриков, Крючков. Я — четырнадцатый. И, честно говоря, участие в этом «вернисаже» я не считал и не считаю приятным. Вдохновляло только то, что я должен был стать последним в этой галерее портретов, которую открывал образ отца-основателя ВЧК «железного» Феликса Дзержинского, чей памятник еще высился перед всемирно известным зданием на Лубянке, когда я входил в него в новом качестве.
Созданная после Октябрьской революции система подавления с первых шагов несла в себе быстро развивающийся зародыш вседозволенности и аморальности, которые обосновывались революционной целеустремленностью. Хотя «Всероссийская чрезвычайная комиссия» первоначально образовывалась в декабре 1917 года для борьбы против саботажа и бандитизма, то очень скоро ее функции распространились на «искоренение контрреволюции», понимаемой в самом широком смысле. Меч, предназначенный для законной защиты революции от заговоров ее реальных врагов, оказался занесенным над всем обществом. Лидеры большевизма, выдвигая на первый план классовую борьбу, своего рода «большевистский якобинизм», абсолютизировали значение государства как орудия власти и отводили в нем особое место карательным инструментам. Сеть органов ВЧК опутала всю структуру гражданских и военных учреждений огромной страны. Осуществляя с санкции партии по своему разумению аресты, ведение следствий, вынесение и приведение приговоров в исполнение, массовые расстрелы «заложников», ВЧК возвела террор и беззаконие в разряд государственной политики.
С той поры революционного произвола берет свое начало специфическая идеология «чекизма», отлакированная и вылизанная последующими поколениями идеологов КПСС и публицистами, паразитирующими на «криминально-патриотической» романтике.
Эта идеология оказалась более живучей, чем структуры, ее породившие. Мало того, за все время существования партийных карательных органов — от ВЧК до КГБ — она пользовалась некоторой симпатией и популярностью в массах, тогда как сами органы вызывали у людей, мягко говоря, страх.
Причиной этому, конечно же, наш традиционный двойной стандарт. Сущность совершенно секретной деятельности КГБ до сих пор никому в достаточной степени не известна. Но из массового сознания «колом не вышибешь» того, что навечно оставили в нем многосерийные слащаво-мужественные телесериалы «о разведчиках». На самом же деле идеология «чекизма» и чекисты ничего общего с разведчиками не имеют.
Это узурпированное у народа право на его «защиту» его именем от его «врагов» помимо его воли. Врагов определяет не народ, а партия. Враг нужен всегда. Без него станет ясной бессмысленность системы. Поэтому «чекизм» — это постоянный поиск «врага» по придуманной удобной формуле: «Кто не с нами, тот против нас». «Чекизм» — это постоянный ничем не ограниченный сыск и насилие над каждым, кто не укладывался в жесткую схему идеологии партии большевиков. Это полное слияние идеологии спецслужбы не с законом, а с идеологией правящей партии.
