Но все-таки было бы большой ошибкой считать именно КГБ первичным злом. Комидеология породила и это общество, и государство, и КГБ как часть, как важную, тайным сыском, беззаконием и насилием обеспечивающую жизнеспособность системы, но все-таки часть партийно-государственной системы, где все исходило из высших кабинетов Старой площади.
Когда же стал все более и более обостряться кризис идеологии, ускоренный горбачевской перестройкой, роль КГБ как «охранителя идеологии» резко возросла. Именно здесь, в его руководстве, сохранились в наибольшей неприкосновенности и высоко чтились догмы сталинизма, трансформировавшиеся в «теорию развитого социализма». Поэтому после того как между Горбачевым и частью высшей партийной элиты все больше разрасталась пропасть непонимания, КГБ выдвинулся на первый план как хранитель идейных основ комидеологии, располагающей к тому же немалой силой и опытом тайных «активных мероприятий».
Сформировался реакционный блок между догматиками КПСС — РКП, КГБ, депутатами — «патриотами» и частью генералитета ВПК. Председатель КГБ Крючков, насколько мне приходилось наблюдать его на многочисленных заседаниях у Президента и генсека, играл важную активную роль, постоянно предупреждал о «кознях» демократов, призывая к наведению порядка путем введения чрезвычайных мер. Надо признать, что Горбачев находился под сильным влиянием КГБ. Верил Крючкову и его информации. Это и предопределило теперь уже общеизвестную корректировку перестроечного курса с осени 1990 года.
Президент в тот период проявил явное тяготение к консервативным силам. Мужественное предупреждение Эдуарда Шеварднадзе о грядущей диктатуре, которые многие не услышали или не захотели услышать, имело под собой все основания, хотя я его тогда тоже не воспринял, не хотел с этим напрямую связывать и свою отставку с поста министра внутренних дел. Я верил Горбачеву и не мог предположить, что это было лишь одним из звеньев в политической комбинации, которая должна была поставить все правоохранительные органы под контроль твердых сторонников коммунистической идеологии, подготовить контрнаступление на перестройку под флагом чрезвычайных мер по спасению страны.
Как теперь выяснилось, еще в декабре 1990 года Крючков поручил узкому кругу своих приближенных — заместителю начальника ПГУ Владимиру Жижину и помощнику своего первого заместителя Виктора Грушко Алексею Егорову — осуществить проработку первичных мер по «стабилизации» обстановки в стране на случай чрезвычайного положения. Тогда же план был готов, но отложен до «лучших» времен.
Во время работы министром внутренних дел мои отношения с Крючковым были весьма ровными. Первые месяцы он довольно часто беседовал со мной, вводил «в курс», давал советы. Я знаю, что такое поручение он получил от Горбачева.
Хорошо помню его мягкую манеру вести разговор, чай и кофе на выбор и постоянную шутку: «А виски будет?»
Позже я уже по собственной инициативе часто сам выходил на Председателя КГБ, желая получить информацию, но либо он скрывал, либо не хотел делиться обстановкой. Как правило, ничего нового о текущем моменте в «горячей» точке я от него не получал. Милиция знала обстановку более точно. Информация ее была более оперативной.
Прямая проба сил КГБ была проведена в Вильнюсе в январе 1991 года, что обернулось трагедией новых жертв. Несмотря на очевидные факты, в том числе бессмысленную гибель молодого офицера из группы «Альфа», руководство КГБ отрицало какую-либо причастность к вильнюсским событиям и вынуждено было несколько умерить свой пыл.
Попытка повторить литовский сценарий, но уже в масштабах всего Союза ССР, была продиктована прежде всего неумолимым развитием процесса демократических реформ, который не оставлял никакой надежды силам и структурам прошлого.
К лету 1991 года расстановка политических сил складывалась явно не в пользу тех, кто продолжал отстаивать «социалистический выбор». Президент СССР все отчетливее становился на путь форсирования преобразований. После избрания Ельцина Президентом России между ним и Горбачевым установилось политическое перемирие, так не устраивавшее правых, которые постоянно стремились столкнуть двух лидеров лбами. Получил какую-то динамику ново-огаревский процесс, позволивший выработать новую формулу Союза суверенных государств, но он казался чуть ли не предательством парламентским «государственникам» вместе с их лидером Лукьяновым. На заседании Верховного Совета СССР 21 июня Горбачев порвал с парламентской группой «Союз», обвинив ее лидеров в попытках дестабилизировать сотрудничество республик. Явно уменьшилось желание Горбачева идти на поводу у партийных консерваторов, которые на июльском Пленуме ЦК КПСС были поставлены перед выбором: либо принять социал-демократическую по сути программу, либо уйти из партии. От опоры на партийную и государственную бюрократию и военно-чекистский блок Горбачев переходил к сотрудничеству с лидерами республик, реформистским крылом в КПСС и «новыми демократами» из Движения демократических реформ под руководством Эдуарда Шеварднадзе, Александра Яковлева, Гавриила Попова.
