— Собственно говоря, ничего… вообще-то я к тебе по делу…
— Понимаю, но у меня ничего нет для тебя… хотя… — Поколебавшись, Серафим вытащил из-под стопки книг пухлую рукопись. — Давно порывался сжечь ее…
— Неплохо, неплохо… — Листая рукопись, Савин устроился на продавленной кушетке. — Роман в письмах, божественно, нет, на самом деле, и какой тон… и эта игра с библейскими именами, но очень мрачно… надо повозиться, как-то оживить все это…
— И сжечь… все это прошлое… писал, чтобы ничего не сказать или сказать что-нибудь… жалкие невнятные вопли, никому не слышные и никого не трогающие… — Серафим глянул в окно. В мороси мутного мелькания медленно проявилась фигура девочки 13 лет, голорукая, тонконогая. Неровной, оступающейся походкой она приблизилась, прильнула к стеклу, слегка выпятив губы. Она смеялась…
Долетел голос Савина:
— В некоторых вещах ты божественно близорук…
— А ты чертовски… — Серафим накинул на плечи еще мокрый плащ, дернулся, зацепился за что-то рукавом.
— Куда ты?.. — Савин уронил рукопись. Сквозняк подхватил листки, и они с легким шелестом взмыли в воздух. — Постой, погоди…
Плавая в пыли, Писатель рылся в книгах, а Тирран ходил из угла в угол и нетерпеливо пощелкивал пальцами. Писатель его явно раздражал. От него веяло такой же смертной скукой, как и от книг.
— Нашел, вот, даже закладка сохранилась… и подчеркнуто… в год слияние Сатурна и Юпитера в созвездии Рыб зажглась звезда на востоке…
— Ладно, оставь это…
— Тогда я, пожалуй, пойду…
— Да, иди…
Писатель вышел.
Некоторое время Тирран стоял у окна, вглядываясь в темь за стеклами. За его спиной горел камин. Шипели, потрескивали сырые дрова. В стеклах подрагивали отражения, мерещилось разное. Вдруг там зажглись зеленые огни светофоров, как кошачьи глаза. Гремя помятыми крыльями и мигая огнями, в южные ворота Башни въехал лимузин.
«Ну, наконец-то…» — Тирран покосился на слуховую трубку, поднял ее. В трубке что-то щелкнуло, послышались короткие гудки. Он бросил трубку на рычаг, зябко повел плечами, чувствуя, как покрывается гусиной кожей, и закутался в плед…
Поднялся ветер. Он мутил воду, туманил зеркала, но Тирран не слышал всего этого, он спал, и сон его был похож на смерть…
Утром ни попугай, ни собака не могли его добудиться. Он лишь бессмысленно улыбался, обнажая лиловые десна. В солнечной смутности ему виделось лицо Жанны, вся ее гибкая, смуглая фигурка. Она приближалась легко и невинно. Шелест, шуршание шелка. Из темноты протянулись ее тонкие, узкие руки. Прозрачные пальчики коснулись его щеки. Он замер. Он переживал прикосновение…
Внезапно его ослепила тьма…
Безбровая дева задернула гардины и склонилась над ним.
— Просыпайся, ты все проспишь… — пробормотала она голосом Старика.
Тирран приоткрыл веки и некоторое время прислушивался к ее шаркающим шагам, она поливала герани, потом зло ущипнул попугая, пнул ногой собаку и ушел в купальню. В воде он пришел в себя.
Около часа Тирран принимал посетителей, теребя бахрому халата.
В два часа он поднялся в библиотеку, забывчиво полистал журнал, кроме пыльного запаха он ничего в нем не нашел, потом, между делом, продиктовал писцу указ.
Открыв пенал из сандалового дерева с узорами, писец осыпал указ пудрой и отставил чернильницу. Неожиданно откуда-то сверху на стол упал попугай, нахохлился, кашлянул зло голосом Саввы и опрокинул чернильницу. Указ покрыло огромное красное пятно. Писец сморгнул, испуганно покосился на Тиррана, поправил шапочку, съехавшую ему на лоб. Суеверный страх охватил его.
— Я п-перепишу…
— Да, сделай одолжение… впрочем, нет, не надо, будем считать, что он подписал указ, а?.. — Тиран улыбнулся одними губами. В дверь кто-то поскребся. — Да…
В кабинет вошел повар, промычал что-то, расшаркался, пьяно тараща глаза. Он ждал, слегка покачиваясь и разглядывая бронзовую статую фавна. Тирран стеснял и томил его молчанием. За спиной повара хлопали глазами, переминались с ноги на ногу несколько мальчиков. Тирран поморщился.
«Опять напился… и опять эти мальчики… зачем ему столько мальчиков?..»
— Никак нет… как стеклышко… — пробормотал повар. Каждый день он подвергался наказанию, но никак не желал исправиться.
