На минуту он заснул и, судорожно всхлипнув, проснулся. Часы пробили полдень. Он встал и минуту или две ходил по комнате из угла в угол. Руки у него висели и качались, как плети, и он весь дрожал. Его лихорадило.
За окном послышались голоса, кто-то заглянул в стекла. Иосиф задернул гардины, потом неуверенно чиркнул спичкой. Пламя выросло из его рук, вырвалась. Он бросил рукопись в камин. Спустя несколько минут рукопись превратилась в горку пожухлых и повядших листков, напоминающих цветы на дворовой клумбе…
Воспоминания привели Иосиф к дому, где когда-то жил отец Лизы. От него остались лишь стены. Казалось, что они все еще дымились. В раскрытом окне смутно различались какие-то вещи: шкаф, зеркало. Откуда-то из глубины стекол медленно выплыла Лиза. Лицо задумчиво-дымчатое, отзывчивое, желанное…
Залаяла сука полковника. Лицо Лизы замутилось, превратилось в какой-то кошмар. Иосиф попятился и наткнулся на ржавеющую под окнами инвалидную коляску с надувными шинами. Точно такая же коляска была у отца Лизы, с вмятинами и бахромой на крыльях, с шишковатым, продавленным сидением. Он толкнул коляску. Она заскрипела и отъехала вглубь двора.
— Эй-эй, что ты делаешь…
В коляске сидел худой и угловатый старик в круглых очках и в кофте грубой вязки. Это был отец Лизы. Лицо иссохшее, глаза, как у старой собаки, матово желтые, замутненные безнадежностью. Он теребил костлявыми пальцами загривок кошки и слушал, как на террасе, затянутой проволочной сеткой, тикают стенные часы. Иногда, время от времени, часы всхлипывали, начинали хрипеть и бить.
Неожиданно старик прикрыл рот ладонью и тихонько хихикнул. Чему-то он радовался. Он умел наслаждаться даже этой доставшейся ему жизнью.
Иосиф отвернулся, не выдержал и снова посмотрел на старика. Старик уже спал. Во сне он вздыхал, чтобы не задохнуться…
Лиза ухаживала за ним, стирала одежду, делала ему примочки из глицерина, переворачивала…
«Проклятый старик…» — Иногда Иосифу казалось, что старик притворяется, может быть даже обдуманно, по плану.
Иосиф потряс головой. Так ясно увиделась эта мизансцена омовения, весь этот ужас…
Он поднялся по приставной лестнице и заглянул в окно. Оно было занавешено. В стеклах отразился город. На город уже опускалась ночь. Переходя от одного плана к другому, она рисовала в слепой, пятнистой пустоте над домами шаткие, смутные силуэты фигур, картины, похожие на какие-то воспоминания…
В коридоре послышались шаги, голоса. За стеной в комнате старика что-то происходило. Иосиф прислушался, потом вышел в коридор. Дверь в комнату старика была приоткрыта.
— Возьми что-нибудь из ее теплых вещей, выбери сама…
Ржаво скрипнула, откинулась крышка сундука., чем-то похожего на гроб. Он был выкрашен в синий цвет и обит по углам железом. В сундуке хранились вещи жены старика. Лиза примерила бледно-серое пальто с лисьим воротником, оглянулась, убрала волосы со лба и глаз.
— Чуточку тесно, да?.. несвободно…
— И шарф ее возьми… — Старик снял очки. Глаза у него были красные и слезились.
— Нет, спасибо… — Лиза сняла пальто.
— Ты ведь меня не бросишь?.. — неожиданно спросил старик.
— Что ты такое говоришь?.. конечно, нет… — Лиза скомкала слипшиеся простыни и направилась к двери.
Она прошла мимо, обдав Иосифа запахом плесени и мочи, и он очнулся. Мутный свет сочился из окна, заливал пол, стены, обклеенные пожухлыми афишами…
Невольно вспомнила еще одна сцена. Однажды ночью Иосиф услышал крик старика. Накинув на плечи лоскутное одеяло, он вышел в коридор, постоял под его дверью. Поразила тишина, странная, протяжная. Он приоткрыл дверь. Старик лежал ничком у окна в ночной рубашке из фланели и в вязаных носках, нелепо вывернув голову. Иосиф подошел поближе, поскользнулся, чуть не наступил на тарелку. Перед сном старик ел кисель с сухарями. Иосиф попытался перевернуть его на спину. Старик как будто вздохнул и вдруг, вытянув руку, царапнул его щеку ногтями. Иосиф невольно отшатнулся, отступил. Он подумал, что сходит с ума. Глаза старика были открыты. Они все еще что-то высматривали, наблюдали.
Иосиф закрыл глаза и рот старику и позвал Лизу. Голос его сорвался…
