Он поднял взгляд от модели. Увидев, что она держит в руке, он расхохотался.
— Ты что, намекаешь, что тебе хочется бросить мельницу и опять растить табак? В эту пору на нем бывает особенно много гусениц.
Ответом ему было брезгливое выражение, исказившее ее лицо.
— Я сказал это в шутку. Не беспокойся, Чесс. Один день еще ни о чем не говорит, кроме как о том, что иной раз я веду себя как отпетый дурак. Когда мы с Джимом только здесь поселились, я объездил всех окрестных фермеров, рассказал им о мельнице и они обещали, что будут ею пользоваться. Не понимаю, как я мог вообразить, что на этом можно успокоиться. Если хочешь чего-нибудь добиться, надо постоянно напоминать людям, кто ты такой и что им предлагаешь. Ты должен буквально впихивать это им в глотки.
Завтра, как только Джим вернется, мы с тобой сделаем вот что: намалюем краской объявления на каждом придорожном камне и стене. Если кто-нибудь вдруг вздумает явиться на мельницу с зерном, им займется Джим. В крайности с помолом может справиться и один работник.
Так что выбрось эту старую бумажку, Чесс. С прошлым покончено. Теперь меня волнует только будущее.
Нэйт осторожно тронул пальцем модель сигаретной машины, и ее миниатюрный вал-шестерня задвигался вверх-вниз.
— Гениальная работа, — сказал он убежденно. — Когда будешь сочинять письмо старику, так и напиши.
— В этом нет нужды. Огастес Стэндиш никогда не сомневался в том, что он — гений.
— Ты сильно скучаешь по дому?
— О чем ты, Нэйтен? Мой дом — здесь.
Нэйт обвел взглядом комнату.
— Но ведь это совсем не похоже на то, к чему ты привыкла. Я уже не раз об этом думал.
Чесс пренебрежительно фыркнула:
— Фу, что за чушь! Ты сможешь построить мне такой же дом, как Хэрфилдс, когда станешь сигаретным королем Северной Каролины.
— Что-о? Северной Каролины? — прорычал Нэйт в шутливом негодовании. Он улыбался. — Ты недооцениваешь меня, женщина! Самое малое — всех Соединенных Штатов!
Он опять коснулся пальцем модели.
— Обещаю: так оно и будет, — на этот раз он уже не шутил.
— В конце этой недели я дам расчет Джиму, — продолжал он. — Если он еще не уволился сам.
— Нэйтен, как ты можешь уволить Джима?! Ведь он твой друг!
Он взглянул на нее так, словно она заговорила на иностранном языке:
— Речь идет о бизнесе. Причем здесь дружба?
И он снова принялся разглядывать модель. С минуту Чесс наблюдала за ним, затем отвела взгляд.
«Я совсем его не знаю. Я замужем за ним. Я его люблю. Но, в сущности говоря, он остается для меня незнакомцем. Интересно, наступит ли когда-нибудь день, когда он перестанет меня удивлять? Надеюсь, что нет».
* * *
— Я решил перебраться в город, — едва войдя, объявил Джим.
У Чесс словно камень с души свалился.
— Мне будет тебя не хватать, — сказала она.
— Придется тебе подождать до завтра, — заметил Нэйт. — Нам с Чесс надо сегодня кое-что сделать, и мы сейчас уедем. А ты останешься на мельнице.
— Завтра так завтра, — добродушно согласился Джим и улыбнулся своей обычной смущенной улыбкой. — Когда будешь в Дерхэме, Чесс, заходи проведать меня. Я буду работать в магазине мистера Энджира.
А она-то беспокоилась из-за того, что Нэйтен собрался его уволить. Видно, ей еще многое предстоит узнать о том, как делается бизнес.
* * *
В доме было слышно, как повозка, груженная зерном, едет по дороге, ведущей к их мосту, и они выходили ей навстречу и вместе с клиентом шли на мельницу. При этом Чесс всякий раз испытывала несказанное облегчение. Деньги, получаемые за помол, были нужны им позарез, ведь прежние сбережения Нэйта таяли с ужасающей быстротой.
Он же, напротив, досадовал из-за того, что клиентов становится все больше, так как целиком был поглощен работой, которой занимался в доме, и не желал от нее отрываться.
Он создавал сигаретную машину, со скрупулезной точностью вырезая из дерева каждую деталь. При этом размеры модели Огастеса Стэндиша увеличивались в четыре раза.
Чесс любила наблюдать, как он работает, особенно по вечерам, когда свет керосиновой лампы накладывал мягкие тени на его лицо и горло, подчеркивая каждую впадинку. Он был полностью сосредоточен на своей работе и не замечал, что она на него смотрит. Тонкие светлые стружки, закручиваясь в колечки, скользили вниз из-под его резца и бесшумно опускались на пол, словно падающие звезды.
