— Не знаю. Там будет океан и крабы. Они норовят укусить тебя за пальцы ног, а ты ловишь их и варишь в кастрюле.
«Нет, до интереса к мальчикам она еще не доросла», — с нежностью подумала Чесс.
— Я поговорю с папой, Гасси, — сказала она. — Посмотрим, что он скажет.
Она уже знала, что скажет Нэйтен. Он тоже пришел в ужас, когда она заговорила об осмотре исторических памятников и посещении музеев. Но ей не хотелось, чтобы Гасси вообразила, что всегда сможет добиться своего при помощи громкого плача.
Гасси пылко обняла мать.
— Спасибо, мамочка, спасибо! Я так тебе благодарна!
«Она уже знает, что скажет ее отец, — подумала Чесс. — Но я все же доиграю свою роль до конца».
* * *
Она начала разговор с мужем только после ужина. Когда у них не было гостей, Гасси ужинала вместе с ними. Чесс чувствовала, что если ей опять придется слушать рыдания дочери, то она не выдержит и сорвется. Поэтому она не обращала внимания на многозначительные взгляды, которые Гасси бросала на нее с противоположной стороны стола, и продолжала медленно есть, изображая невозмутимое спокойствие.
— Иди к себе в комнату, Гасси, — сказала она, когда был доеден десерт. — Мне надо поговорить с папой.
Чесс встала из-за стола и направилась в библиотеку. Когда Нэйт вошел туда следом за ней, она закрыла дверь и заперла ее на ключ.
Нэйт ухмыльнулся.
— В чем дело? Ты что, придумала, как утереть нос Баку Дьюку?
— Я просто не хочу, чтобы сюда ворвалась Гасси. Сядь, Нэйтен. Я должна рассказать тебе, что случилось сегодня днем, пока ты был в конторе.
Как Чесс и предполагала, доводы дочери встретили у Нэйтена полное понимание.
— Я и сам всегда хотел съездить к океану, — сказал он. — Может быть, на следующий год стоит поехать туда всей семьей.
— Это не все, Нэйтен. Сегодня днем случилось еще кое-что. Сюда приходила Лили и посоветовала мне развестись с тобой. Она утверждает, что ты любишь ее без памяти. Какая глупость, не правда ли?
Чесс заранее обдумала и отрепетировала и свои слова, и тот удивленный, немного насмешливый тон, которым она их скажет. Нэйтен должен засмеяться в ответ. И сказать, что иначе как глупостью это и впрямь не назовешь.
Но вместо этого он произнес:
— Я сверну ей шею! — И побледнел как мел.
Чесс заглянула внутрь себя. Как ни странно, там не было разбитого сердца. Там не было ничего. Только темная пустота.
— Ты хочешь развестись?
Это ее голос, она узнает его. Но он звучит сам по себе. Он с нею не связан.
— Господи Боже, нет, Чесс! Миллион раз нет. Я заслуживаю, чтобы ты со мной развелась, заслуживаю самого сурового наказания. Но я не хочу потерять тебя и Гасси. В вас двоих вся моя жизнь.
Его глаза были широко раскрыты и не мигали, как будто он видел перед собой призрак или чудовище.
— Я не могу тебе этого объяснить и не могу понять сам.
Он с видимым усилием поднялся со своего места и упал на колени перед креслом, где сидела Чесс. Посмотрел ей в лицо, ища признаки сочувствия, но не нашел.
— Она удерживает меня в своей власти, и я не могу вырваться. Я пытался — Бог мне свидетель, что я пытался! Но стоит ей зашептать мне на ухо — о Господи, Чесс, она мне такое говорит! — и я пропал. Это ад, сущий ад. Я горю в адском пламени, но не могу остановиться.
Он крепко, до боли стиснул пальцами ее колени и положил на них голову. Его тело содрогалось от рыданий.
«Прямо как его дочь — подумала Чесс. — Оба льют слезы мне на колени. Но на этот раз я не уступлю».
Она вспомнила презрительную усмешку Лили, ее смех. И ее слова: «Думаю, у такой благородной леди, как ты, хватит гордости, чтобы не цепляться за мужчину, который ее не хочет».
* * *
Три недели спустя их собственный железнодорожный вагон довез мистера и миссис Ричардсон и двадцать три места их багажа до причала пароходной компании «Кьюнард» на реке Гудзон в Нью-Йорке.
Тогда, в библиотеке, Нэйт сказал:
— Если бы я уехал от нее, то смог бы избавиться от этого наваждения, я в этом уверен. Когда я ездил в горы, там со мной все было в порядке. Помоги мне, Чесс. Мне необходима твоя помощь.
— Я попробую, — ответила Чесс.
Сначала она увидит Лондон, а потом решит, что ей делать. Раньше, когда она узнала про Элву и про Джули, она чувствовала такую ревность, что ненавидела этих женщин всеми силами души. Теперь же она боялась, что ненавидит уже не соперницу, а самого Нэйтена.
