– Не думаю, что ты сможешь понять меня, – сказал он в конце концов.
Лицо маркиза искривила гримаса.
– Здесь нечего понимать, кроме твоего эгоизма. – Он рассмеялся, и этот холодный неживой звук отозвался эхом от стен камеры. – Мне казалось, что, если я доведу «Грейстоун шиппинг» до того величия, которое у нее когда-то было, ты признаешь во мне сына, достойного нашей семьи. Монтегю посоветовал, как это сделать, а ты сам дал мне карты в руки, направив туркам корабль с продуктами и вещами. Мы продали их, а на вырученные деньги купили ружья, на которых планировали получить большую прибыль.
Слова Джейка, словно ножи, вонзались герцогу в душу. Виноват в этом был Натаниэль и, как ни иронично это выглядит, его собственный патриотизм. Если бы он не решил послать бедным туркам помощь...
Герцог закрыл глаза, пытаясь выбросить из памяти слова сына. Смертный приговор был вынесен через месяц после ареста, но прошло три воскресенья, прежде чем приговор решили привести в исполнение. И каждый день был агонией для них обоих. Но не такой, как сейчас. Пока он думал, что Джейк уважает его, он мог считать себя любящим безгрешным отцом и частично даже подыгрывал этому.
– Разве я не дал тебе все, что тебе хотелось? – спросил герцог, прерывая тяжелое молчание.
Маркиз усмехнулся:
– Все? Ты обманул мою мать, и это стоило ей жизни. Ты игнорировал мою сестру, и в течение многих лет я получал лишь маленькие, можно сказать, ничтожные крохи твоего внимания. В некотором смысле даже Натаниэль пользовался у тебя большим уважением.
Грейстоун закрыл лицо ладонями. Он сам навлек на себя это горе, и это поразило его до глубины души.
– Пора. – Охранник подошел ближе.
Герцог знал, что им позволили видеться благодаря приказу кого-то из вышестоящих полицейских чинов. Титул все еще имел некоторый вес, но даже герцог ле мог слишком долго сдерживать поступь правосудия.
– Извините, ваша светлость, но я должен просить вас удалиться, – сказал охранник.
Грейстоун не мог поверить, что кошмар стал явью. Они не могут расстаться с Джейком таким образом.
– Ваша светлость?
Герцог попытался сглотнуть ком в горле. Он жаждал услышать от Джейка хотя бы одно слово прощения.
– Прости меня, – сказал он сыну так тихо, что даже сам усомнился, слышал ли тот.
Клифтон бросил на него взгляд, полный недоумения, но промолчал.
И когда охранник повел маркиза из камеры, Грейстоун сделал то, чего никогда не делал раньше: он попытался обнять сына. Но Джейк оставался холодным как камень.
– Не прикасайся ко мне, – сухо сказал он, и герцог отвернулся.
Он не хотел, чтобы охранник стал свидетелем его унижения.
Когда стул был выбит из-под ног осужденного, Натаниэль отвернулся. Он не мог смотреть, как бьется в предсмертных муках тело его сводного брата. Маркиз имел деньги, власть, семью. И он сам виноват в том, что лишился всего этого.
Натаниэль перевел взгляд на аристократов, которые пришли поглазеть на казнь. Смерть одного из них наполнила их сердца страхом, хотя волновались они в первую очередь за себя, а не за маркиза Клифтона.
Он, такой же сын герцога, как и Джейк, мог бы быть одним из них, повернись его жизнь иначе. Было время, когда он мечтал об этом, но сейчас эта мечта умерла.
Натаниэль повернулся к женщине, которую любил больше всего на свете. Александра опустила голову, и он не мог разобрать выражения ее глаз, но знал, что в них – сочувствие. Несмотря на все беды, какие обрушились на них по вине Клифтона, она жалела его.
Взяв Александру под руку, Натаниэль поспешил к нанятой ими коляске. Прежде чем сеть, он обнял ее. Александра плакала.
– Ты ведь у меня такая храбрая, – пробормотал он. – Ну, успокойся, пожалуйста! Уже все позади.
Они ехали по улицам Лондона, прижавшись друг к другу. Земли и имущество герцога не были конфискованы, и Натаниэль знал, что унаследует их когда-нибудь. Только он не будет жить в Англии. Нет, он увезет Александру в Америку, а потом научит своих сыновей, что такое быть по-настоящему высокорожденными.
