— Стало быть, убежал… — первым нарушил молчание Петрович.
— Ты кого имеешь ввиду? — спросил начальник.
— Имею ввиду оленя.
— Так бы сразу и сказал. Олень убежал, а я остался. Че ж теперь делать? — шеф с тем же непроницаемым видом продолжал стоять на берегу, совершенно не делая попыток сесть в лодку.
Волнухин первым сообразил, что шеф в очередной раз пытается всех разыграть, но сегодня у начальника ничего не вышло: — Ребята, ищите в тех кустах, а я за топором сгоняю…
— Экий ты, право, ничего от тебя не скроешь… — рассмеялся начальник Ладно, пойдем — покажу.
— Хорош! — с чувством выдохнул Петрович, раздвигая кусты и пожирая глазами распластанного в зарослях зверя.
Ухватив за ноги мы вчетвером потащили его на свободное от кустов пространство. Олень — ноша очень не удобная и тяжелая. А главное — постоянно норовит зацепиться своими рогами за ветви островной растительности.
Освежевывали тушу на травке. Брезента с собой не было, крупных деревьев, чтоб подвесить олешка — тоже не наблюдалось. А на земле — как мы не старались уберечь мясо, речной песок густо усыпал липкую свежатину. Не помогла даже шкура, подложенная под тушу взамен брезента.
Волнухин привез топор и ведра для мяса, когда олень был практически разделан: печень, сердце, язык — лежали отдельно, остальная требуха закопана в кустах, подальше от берега, а голая туша с рогами и копытами в фривольной позе возлежала на снятой шкуре.
— Еще немного, и он сиганул бы в воду, а у меня только утиная трешка оставалась, издали то уж точно не подбил бы — заканчивал свой рассказ начальник, пока все перекуривали, дожидаясь Волнухина с топором. — Во—, выпалил наудачу в упор, с обеих стволов сразу, и он упал… Вот и все, потом начал вверх стрелять…
— Стало быть, трешкой его завалил?
— Разумеется, чего в жизни не бывает… Кстати, олень — не такой уж и крепкий зверь… Вот — кабан, или медведь — да, тут без пуль делать нечего…
— А олешка то — колхозный…
— С чего ты взял? — дружно завопили все разом — дикий олень в глухой тайге. И людей здесь на триста верст в любую сторону…
— Тогда посмотрите сюда — я торжественно продемонстрировал собравшимся ухо оленя, в котором красовалась металлическая бляха с номером. На нее при разделке почему-то никто не обратил внимания.
— Если к вечеру припрутся оленеводы… — задумчиво пробормотал шеф, подсчитывая в уме оставшиеся бутылки со спиртом…
— Тогда понятно, почему этот олешка так смело на нас вышел… — сказал Волнухин — За весь сезон одного оленя встретили, да и тот домашний оказался…
1997
Смеркалось. Наша казанка шла следом за шефской. Мотор ревел на пределе своих возможностей. Скоро маленькая речушка, в верховьях которой месяц тому назад начался этот маршрут, сольется с Обью, а вместе с ней закончится и наш очередной полевой сезон. Еще десяток верст по Оби — и мы будем почти дома на геологической базе в Салехарде, в тепле и сухости. Затем — поезд и Москва. Немудрено, что начальник в течение всего дня пытался выжать из перегруженных моторок — приличную скорость, а из нас чуть большую, чем обычно, расторопность. Но как он ни старался, при полном взаимопонимании отряда, прибыть в поселок до темна — явно не успевали.
— Че, он, совсем обалдел? — Петрович недовольно озирался по сторонам, рассматривая в наступающих сумерках сильно раздавшиеся берега, — Неужели он ночью хочет Обь проскочить? Это ж самоубийство…
Опасения Петровича были обоснованы. Речушка, такая маленькая в начале пути — двум казанкам не разойтись, здесь в низовье имела очень даже приличный размерчик, и вполне соответствующую волну, которая едва-едва не достигала края низко сидящих бортов. А что же будет твориться на главной сибирской реке, если ее ширина превышает километр?
Начальник, видимо тоже понял всю тщету попыток — впереди идущая моторка вильнула в сторону и полным ходом направилась к берегу. Судя по прямолинейности хода — место не выбирали, да и сложно разглядеть что-нибудь приличное на лесистом берегу, когда солнце уже совсем закатилось. Петрович дошел до той же самой точки и точно повторил маневр — чтоб не черпануть от шефской волны.
