Из восьми книг - страница 17

Шрифт
Интервал

стр.

Что ветер надышал,
И надо всем качается
Воздушный жаркий шар,
Пока прозренья белый стих
Бежит к реке, патлат, —
Растет Любовь из прелости
И страхов, и утрат.

1989

НАДГРОБЬЕ
Два оленя охраняют
Драгоценную корону
На надгробном сером камне.
Поперек зима легла.
Развороченные кроны.
Город Ровно.
Путь неровен.
Это руки Аарона.
Впереди – январь и мгла.
Впереди – двуликий Янус.
Ты пройди, а я останусь,
И в двусмысленную данность
Жизни бежевой вгляжусь:
Что-то сплошь нам
Встречи с прошлым
Предстоят: нас водят за нос,
Лишь для виду
В двери выйду —
И рожденным окажусь.
Два оленя скачут гордо.
К сожаленью, надпись стерта,
И корона увенчала
Изначальный, общий рок.
Плотник, пекарь иль сапожник
Как сумел, меж дел тревожных,
Ты взрастить оленей нежных,
Чем стяжать корону смог?
Галаадских бег оленей
По надгробьям поколений,
Псалмопевца умиленье:
«Как олень спешит к воде —
Так, презрев земли двуличье,
Я Твое взыскал величье,
Сбросив имя и обличье:
Нет меня... Но Ты – везде!..»

1989

* * *
– Господин Световидец,
Мое Вам почтенье!
Разъясните, прошу: что такое Земля?
– Школа Беглого Чтенья, —
Отвечал он, крылами во тьме шевеля.
– Что ж нам делать?
Разучивать знаков значенья
На борту утопающего корабля?...
– Он молчал.
Задыхались от дыма поля.
– Господин Световидец!
Какие же тексты
Нас готовят читать?
Он шепнул:
– Замолчи
И раскройся, дрожа, ибо весь ты —
Текст,
Читаемый в тысячеокой ночи!..

1989

МЛАДЕНЧЕСТВО
Река задвигалась, пошла Москва-река,
И я проснулся в колыбели:
Дома и клены, лица, облака
Вращались надо мной и пели.
Но вдруг игрушка выпала из рук —
Земля! И я вгляделся удивленно:
Как страшно! Обрывался каждый круг —
Жизнь дома, матери, жизнь облака и клена!
– Но вновь заснул. И только преступив
Пределы зренья, смутно стал гадать я:
В земле ли скрылся слышный мне мотив
Или упал в небесные объятья?
Меня иное зренье увело
Туда, где Лик неотделим от Слова:
И мать глядела, дерево цвело,
И дом стоял средь облака живого!
Нам верх и низ неведомы, пока
В суставы времени мы не врастаем,
Но небо движется – Москва-река,
И ждет, пока мы в облаке растаем...
* * *
Клен запахнул полу тумана: так знобит,
Что избам и втроем под небом не согреться.
Но если человек рожден, чтоб был убит, —
Зачем цветным стеклом блестят окошки детства?
Зачем, умудрены от вещих снов, встаем
В осенних юных сил живительную сырость,
Коль избам не тепло под небом и втроем?
Зачем пропел петух, ворвавшись в то, что снилось?
Зачем, бесхлебно-худ, по-костромски смешон,
Высокомерный дух на русском Ланселоте
Спешит остановить вращающийся сон?
Он виснет на крыле, оторванный от плоти!
Но зимний мрак созрел, в глазах не так рябит,
Тебя ласкает хлад, куда же ты, куда же?
Ведь если человек рожден, чтоб был убит, —
Трем избам не заснуть и не согреться даже...
Из трех берез, растущих на опушке,
Мне средняя милей.
Нет, не вина – воды налей
И поднеси в жестяной кружке.
Дай причаститься сей земле,
Покуда день, покуда лето.
Пусть славится богиня из Милета,
А мы с тобой и так навеселе!
Из трех дорог – трех проводов гудящих —
Мне средний путь милей.
Живительно-зеленый, терпкий клей
По жилам струн течет все слаще,
Вот облака сияющий ковчежец
Домчался к нам, как дар Океанид.
Пусть славится дельфийский Стреловержец,
А нас вода сильней вина пьянит!
Стоит над нами выдох Океана
В высоком ветре эллинских времен,
Как мачтовой сосной проколотый лимон,
Сочится солнце на поляну.
Три возраста судьба на выбор предлагает,
Но средний мне милей.
Нет, не вина, воды налей:
Она не гасит – зажигает.
Забыв про цель, мир движется по кругу,
Жарой ритмической пленен.
И мы, как высший дар, в сей день даны друг другу
По воле облаков, по прихоти времен!..

1990

* * *
Проходя по зимней деревне,
Я услышал ночью печальной
Голос поэзии древней И изначальной.
Это деревья звенели
Обледенелые, это
Расстоянья длиннее
Становились к рассвету,
А секунды – короче.
И, на локоть от взрыда,
Звезд монгольские очи
Млели полуоткрыто.
Это ранней юности сполох,
Говорящих снегов острова,
И томами падали с полок
Льда пластинки, крошась на слова.
Раздвигая сумрака заросли
И до первых еще петухов,
Так деревни лицо прорезалось,
Удивленной звучаньем стихов.

1990


Дом

Даже в детстве, где августа внешность

стр.

Похожие книги