Пошел тяжелый крупный дождь. Вода в канале стала похожа на шкуру кактуса.
Был сегодня на экскурсии в Музее Пегги Гуггенхайм.
Бродский пишет об этой коллекции: «Возможно, единственная цель коллекции Пегги Гуггенхайм и ей подобных наносов дряни двадцатого века, выставляемых здесь, — это показать, какими самодовольными, ничтожными, неблагодарными, одномерными существами мы стали, — привить нам смирение» (перевод Г. Дашевского).
То и дело в дружеских комментариях к моим запискам всплывало имя Бродского — то в параллель, то в укоризну, дескать, подражаю. Я было простодушно подумал, что речь идет о венецианских стихах, но вчера осознал, что имелась в виду проза, «Набережная неисцелимых». А я эту «Набережную» — так вышло — не читал. Вчера пришлось прочесть — и огорчиться. На мой взгляд — и я готов свою точку зрения аргументировать, — это слабое, а местами просто неприятное сочинение. И меньше всего я хочу, чтобы мои записки, уж какие есть, с ним сравнивали. Сходство начинается и заканчивается объектом. В следующий раз буду писать о Могилеве-Подольском, кажется, никто из великих о нем не писал.
Приведенная выше цитата — одна из самых досадных, самых «советских» в этой книжке, полной ворчания и самолюбования. Бродский клеймит современное искусство, не слезая с котурнов, но его высказывание в переводе на язык прозы господина Журдена — это то, что так часто можно услышать рядом со всеми этими абстракционистами: «Мой внук — и то лучше нарисует». Это, если угодно, очередной «Хрущев в Манеже». Интересно, а в Эрмитаже он на «чердак» ходил, а если ходил, то что? Непрерывно плевался?
Музей Гуггенхайм — замечательный. И это не просто прекрасные работы пре-красных художников, но все они согреты личным вкусом, личным выбором собирательницы. Музей — сплошь из шедевров, и экспозиция как раз такого размера, что можно все не только посмотреть, но и все запомнить.
Мой, несколько провинциальный, кругозор здорово расширился. Наконец вживую увидел итальянских футуристов и поразился ожиданным (если подумать, то и не удивительным) сходством с русским авангардом. Северини — вылитый Ларионов.
Много сюрреалистов, что, учитывая биографию собирательницы (она некоторое время была замужем за Максом Эрнстом), понятно. Сюрреалистов как не очень любил, так и не особенно полюбил. Но кажется, лучше понял.
А какие там замечательные Брак, Метценже, Делоне, Озанфан, Миро, Пикассо, Кандинский, Грис! — я наверняка кого-нибудь забыл.
Увидел всяких художников, о которых имел понятие самое смутное или вовсе не имел. Замечательны скульптуры Антуана Певзнера. Я о таком и не слышал, а он: а) потрясающий, б) очень знаменитый (есть даже французская марка с его работой), в) старший брат Наума Габо. Вот все говорят «красивая задача», «красивое доказательство», вообще в разговорах про математику то и дело упоминают эту «красоту». А что это такое? А это как раз Певзнер. Сложные поверхности, которые явно могут быть выражены аналитически. Проекции теней на белую стену — графики функций. И все это изумительно красиво.
Шутка раннего Шагала. Картина «Дождь» (1911): на кривом домишке — вывеска «ЛВК», то есть «лавка» по-русски (в Российской империи вывески по закону могли быть только на русском), но с пропущенными по-еврейски гласными.
Две небольшие супрематистские работы — Малевич и Лисицкий — висят рядом. Смотришь и видишь, что Лисицкий был очень хорошим художником, а Малевич — не очень. То есть я к Малевичу — не только с почтением, но и с нежностью, и некоторые, особенно поздние, его работы — из числа самых любимых. Но вот две классические супрематистские композиции — разноцветные прямугольнички-треугольнички на белом фоне — плечом к плечу, то есть рама к раме, и вдруг понимаешь, что один (Лисицкий) — замечательный рисовальщик, а второй (Малевич) — похуже.
Потрясающий Джексон Поллок. Если принять, что разница между фигуративным и абстрактным искусством несущественна, то оказывается, что Поллок — это «их» Филонов.
Опять пателлы. На этот раз на ступеньках пристани Музея Пегги Гуггенхайм. Их поливают волны от проходящих по Большому каналу катеров и вапоретто. Тут уж я дорвался — и погладил.
