— Что-то ты не очень долго там пробыл. Али монахи не такие ученые оказались? — усмехнулась Сигрдрива — ох, и язвой же, видно, была эта бабуся в молодости!
— Монахи-то ничего себе, — грустно покачал головой Никифор. — Да вот злые наветы, к сожалению, не дали мне возможности полностью посвятить себя служению Господу и наукам.
— Какие еще наветы? — полюбопытствовала Сигрдрива.
— Да один козел, содержатель гнусной корчмы под названием заезжий дом, нажаловался на нас королю Лейнстера, а также и верховному королю всей Ирландии, — прикончив третью кружку скира, пояснил узколицый Ирландец, бывший друид, затем — любовник Гудрун, а потом — добропорядочный лейнстерский землевладелец… увы, тоже, к сожалению, уже бывший. Да, если б не этот козел, хозяин заезжего дома, который они с Никифором якобы спалили дотла, притом понося страшными словами и самого короля Лейнстера, и всю его семью… Если б не он, не сидел бы здесь Конхобар Ирландец, не пустился бы на ночь глядя в море на утлой лодчонке. Хорошо, Трэль… вернее, брат Никифор вовремя предупредил о том, что королевские судьи хотят наконец казнить обоих — и Конхобаpa и Никифора — за поношение хозяина заезжего дома и небрежение законами Ирландии.
— В общем, еле упаслись, бабуся! Что, скира уж больше нету?
— Да нету. Есть брага. Будете?
Хмурый, невыспавшийся и злой возвращался из Скирингсалля молодой бильрестский ярл Хельги Сигурдассон. Словно чувствуя настроение хозяина, шли, понурив головы, кони. Бок о бок с супругом молча ехала Сельма — высокая, белокожая, с темно-голубыми, как воды фьорда, глазами. Молчала не потому, что боялась мужа, у самой на душе было не легче, — правда, если Хельги-ярла тревожили дела воинские — так и не сладилось в Скирингсалле с постройкой нового драккара, — то Сельму больше занимали проблемы семейного очага — как-то там в усадьбе Торкеля маленькая Сигрид, дочь? Приболела третьего дня Сигрид — запылала вся, как бы огнеманка не приключилась. Когда уезжали, правда, повеселее дочь стала, улыбнулась даже на прощанье, так ведь всё равно тяжело на сердце было. Как ни хотелось Сельме быть мужу верной во всех делах помощницей, да, видно, доля женская иного от нее требовала. Хотя за последний год не было у Хельги советчицы более опытной, чем собственная жена. Мудрой та оказалась не по годам, да и любила молодого мужа, не без того, сопровождала лично во всех делах, даже и на охоту, бывало, с ним ездила, только что в походы не ходила, ну, так то уж совсем не женское дело. Вот и в Скирингсалле…
Поначалу вроде неплохо всё складывалось. Издали еще, у кромки берега, что ближе к причалам, увидали подъезжающие к городу люди Хельги-ярла могучие остовы кораблей из гибкого ясеня.
Словно ребра китов, щетинились вокруг килей шпангоуты, мастера с помощниками споро раскалывали на доски высушенные стволы деревьев. Не абы как драккар строится. Не возьмешь какое ни попадя дерево, да и на доски не распилишь быстрехонько острозубой лучковой пилой, нет уж, тут торопиться не надо, лучше больше труда вложить, вбить, как положено, клинья, да расколоть ясеневое бревно на досочки, — оттого в тех досках и сохраняется живая сила, оттого и гибок корабль, надежен и прочен, легко скользит с волны на волну, изгибаясь на гребне, словно живое существо. Да и как не живое? Если конь живой, то уж корабль и подавно, недаром прозывают ладьи конями пучины, скакунами моря. Вот такого-то скакуна и хотел приобрести Хельги по сходной цене, да опоздал немного. Все корабли, что достраивались сейчас на берегу, делались для ютландского конунга Рюрика, кстати — родственника Хельги, мужа сестры, Еффинды. А свободных мастеров, как оказалось, не было.
— Позже приходи, ярл, — устало вытерев со лба пот, покачал головой Эйрик Лебединый Строитель. — Ближе к лету.
Ничего не ответил на это бильрестский ярл, даже и торговаться не стал. Нехорошо это — уже заказанные кем-то корабли покупать, поруха для чести викинга. Простился с мастером, повернулся, да и махнул своим — поворачивайте, мол. В город, правда, заехали, на рынок, — так и там пока мало что продавали — не сезон еще был. Ну, воск, ну, мед из Гардара, прошлогодний, так у самого Хельги в Снольди-Хольме этого меду — залейся. Купил вот на пару дирхемов украшений жене — золотые фибулы на сарафан с изображением извивающегося кольцами Ермуганда — мирового змея, да увесистое ожерелье из далекой страны ромеев. Посмотрев на ожерелье, ярл невесело усмехнулся, вспомнив Никифора-Трэля. Где-то его носит? Добрался ли до своей родины, нашел ли родичей в Миклагарде — городе императора Константина? Наверное, нашел, иначе б вернулся. Ну что ж, счастья ему. Верным другом оказался Никифор, несмотря на то что был раньше рабом. Именно Хельги-ярл отпустил его на волю. Сколько же времени прошло с тех событий? Целых шесть лет. Протекли годы, словно вода в ручье. А как раньше казалось? Вот управиться бы с врагами-завистниками, завоевать авторитет, став настоящим морским конунгом, отыскать богатство и славу… Так прошли годы. И что? Слава есть, богатство тоже. Враги порублены, а плечом к плечу — любимая женщина. Всё есть. А счастья нету. Почему так? Чувствовал Хельги, что не сделал еще чего-то такого, главного, ради чего, наверное, и жил. Ведь он не был обычным ярлом, таким, как многие, и остро чувствовал это — очень часто в голове его, в глубинах мозга, звучали чужие мысли, мысли более старшего и опытного человека, нежели был сам Хельги. Именно тот, кто иногда посещал его мозг, смог справиться с Черным друидом тогда, шесть лет назад, в Таре — священном центре Ирландии. А Магн? Девушка с темными волосами, немного сумасшедшая, но пленительно прекрасная… и так и не понятая до конца. Именно она сказала Хельги о том, что только он, Хельги-ярл, может остановить рвущегося к власти Черного друида. Ибо обычное колдовство против друида бессильно. Жаль, не вовремя умер Велунд. Хельги так надеялся, что старый кузнец объяснит ему наконец всё то, что с ним происходит. Молодой ярл не знал, что и сам Велунд далеко не всеведущ.
