I
В тот июньский вторник, когда…
1
В тот июньский вторник, когда произошло убийство, архитектор Гарроне не раз смотрел на часы. Проснувшись в своей комнате, куда сквозь наглухо задернутые шторы не проникал ни один луч света, он сразу же решил взглянуть на циферблат. Дрожащей от нетерпения рукой он теребил шнур, нащупывая выключатель, и вдруг ощутил безотчетный страх: а что, если время упущено и звонить по телефону уже слишком поздно? Но с удивлением увидел, что на часах еще нет девяти. Обычно архитектор раньше десяти не вставал, и столь раннее пробуждение явно говорило о том, что на душе у него тревожно и муторно.
Спокойно, сказал он себе.
Мать, услышав, что он проснулся, пошла, как всегда, варить ему кофе. Приняв душ, Гарроне стал медленно и тщательно бриться. Надо было как-то провести четыре часа.
Прошел еще час, прежде чем он вышел из дому, на прощание слегка прикоснувшись губами к материнскому лбу. До остановки он нарочно добирался кружным путем, а потом долго ждал трамвая — утром они ходят очень редко, — на это еще полчаса ушло.
Электрические часы в трамвае, конечно, не работали. Трамвай миновал виа[1] Чибрарио, пьяцца[2] Статуто, потом прополз через длиннющую виа Гарибальди, а стрелки все так же показывали пятнадцать двадцать. В знак протеста против этой пусть мелкой, но все-таки характерной недобросовестности городских властей Гарроне не пожелал, как все, продвигаться к выходу. Впрочем, у него было инвалидное свидетельство, и он имел полное право сойти через переднюю дверь. Так он и поступил. Трамвай, изменивший маршрут на время ремонта путей, двинулся по направлению к Порта Палаццо.
— Синьорины, осторожнее, — предупредил архитектор двух девушек, с виду южанок, показывая на щель в дощатом тротуаре, который вел к виа Венти Сеттембре. Девушки сошли с того же трамвая.
Нет, не сицилийки, подумал Гарроне. Вероятно, из Калабрии, а скорей всего, из Лукании. У него была способность со спины, да-да, именно со спины, — и тут он самодовольно ухмыльнулся — точно определять, из какой провинции приехали южанки. Некоторое время он упругим спортивным шагом следовал за девушками, на ходу негромко предостерегая их обо всех опасностях большого города. Потом свернул на пьяцца Кастелло. Прежде чем войти в кафе, он постоял у витрины магазина, полюбовался летними галстуками.
— Шесть тысяч за галстук! — возмутился он, оборачиваясь к юноше с книгами под мышкой, который тоже разглядывал витрину. — Это же дневной заработок рабочего!
— Мир обезумел, вконец обезумел, милая моя Лилиана, — сказал он кассирше в кафе.
— Добрый день, синьор Гарроне, — пробормотала кассирша, не отрываясь от газеты.
Архитектор бросил взгляд на восьмиугольные часы над стойкой, сверил их со своими золотыми марки «Патек-Филипп» — они достались ему от отца — и удовлетворенно потер руки. Решающая минута близка, он верил в себя, инстинкт подсказывал ему, что на этот раз все будет точно по плану. Он прошел в дальний крохотный зал и сел за столик в углу, возле окна.
Других клиентов в зале не было. Спокойнее звонить из деревянной телефонной будки, что возле туалета, не боясь любопытных. Впрочем, долго разговаривать не придется. Подготовительный этап позади, и остается лишь…
— А, это вы, неизменный мой Альфонсино! — вздрогнув, сказал он лысому официанту, который бесшумно вырос перед столиком. — Принесите, пожалуйста, газету.
Главное — уметь ждать, и все само к тебе придет, подумал он, обмакнув вторую сдобную булочку в кофе с молоком. А ждать он умел — это была еще одна замечательная его способность. Англичане самым важным качеством считают выдержку, хладнокровие. А если уж тебя у самого финиша охватило нетерпение, если сдали нервы — в конце концов, все мы люди, — надо совладать с собой, скрыть свои истинные чувства. На всякое хотенье есть терпенье — в этой пословице секрет удачи.
