Небольшую деталь! Хоть бы уж не лгал так беспардонно! Бонетто вдруг ощутил, что во рту у него полно слюны, и он с трудом ее проглотил.
— Разумеется, разумеется, — пролепетал он. — Может быть, пройдем в мой кабинет?…
Он усадил Сантамарию в единственное кресло, отыскал ему пепельницу, бормоча что-то невразумительное насчет телеграммы, рубашки, которую в спешке не успел надеть, но если господин комиссар не возражает…
— Не волнуйтесь, профессор, я ненадолго, — ответил тот с лисьей ухмылкой. — Собственно, вина целиком моя. Но вы знаете, что порой служебный долг заставляет нас пренебречь хорошими манерами.
Хорошие манеры! В точности как у эсэсовцев. Эти фараоны никогда не упускают случая поиздеваться над беззащитным негром, евреем, пуэрториканцем, наркоманом, свидетелем по делу, едва успевшим натянуть брюки.
— Вы знали архитектора Гарроне, профессор?
Американист Бонетто до этого считал, что хуже положения быть уже не может. И вот теперь на него внезапно обрушился второй, еще более страшный удар.
— Да, знал, — пробормотал он, слишком сильно испугавшись, чтобы потянуть время и обдумать план защиты.
— Близко?
Два трупа. Два обвинения. Подлинных убийц они найти не могут и вот искусственным образом связали воедино два преступления, отыскали козла отпущения и преспокойно упекут его на шесть месяцев за решетку.
Эти сбиры всегда так поступают. В надежде, что пройдет время и они сумеют усыпить общественное мнение. «Известный туринский профессор, замешанный в двойном убийстве». «Расследуется прошлое американиста Феличе Бонетто»…
— Простите, как вы сказали?
— Вы знали его близко?
— Нет-нет, что вы! Иногда случайно встречал где-нибудь.
Полицейский явно ему не поверил, потому что задал новый, коварный вопрос:
— Когда вы видели его в последний раз?
Разве он помнит? Он не припомнил бы и в обычных условиях, не то что сейчас!
— Может быть, на лекции в клубе? Или на художественной выставке?
Бонетто с секундным опозданием понял, что фараон сам это уже знал, кто-то навел его на след. Они завели на него досье, неотступно следили за ним, подслушивали телефонные разговоры. Все ясно, шпики сообщали полиции о каждом его шаге.
О боже, что происходит?! Почему они так на меня ополчились? — с ужасом подумал он. Страх железными прутьями все сильнее сжимал тело, пока он отвечал на второстепенные, отвлекающие вопросы полицейского. Да, он в прошлый вторник был в галерее Воллеро. Нет, он пошел туда только затем, чтобы поговорить с профессором Меда о некоторых эскизах; классическая живопись его не интересовала. С Гарроне он тоже разговаривал, но о чем именно — не помнит. Они два или три раза оказывались рядом, ну и перекинулись несколькими словами, как это бывает в таких случаях. Нет, он не помнит, у какой картины они стояли; его подобная живопись не… «Даная»? Возможно, но он не уверен. Фразу Гарроне относительно «Данаи»? Нет, к великому сожалению, он и этого не помнит…
Он сам себя загоняет в клетку. Ведь такая забывчивость, эти беспрестанные «нет, не помню» свидетельствуют против него — Бонетто это отлично понимал. Выглядело это так, словно он с самого начала решил отрицать все подряд. А когда полицейский перейдет к настоящему допросу, к сути дела, он окажется в положении человека…
Дверь кабинета с грохотом распахнулась, из кухни на них пахнуло запахом кофе, и в дверях появилась Шейла, сто шестьдесят фунтов нагого женского мяса.
— Кофе… — голосом глашатая объявила она и запнулась, увидев комиссара. Воскликнула: — Ох! — Весело засмеялась, сказала: — Чао! — и не спеша отступила в кухню.
Совершенно голая!
Американист Бонетто зажмурился, чтобы не смотреть на первого свидетеля своей погибели. Потому что чертова сучка (оказалось к тому же, что она вовсе не из Бостона, а из Орегона) окончательно его погубила, в этом нет никакого сомнения. Мать всегда ему говорила: «Жену и вола выбирай из своего села». У этой шлюхи нет никакого стыда, ей даже в голову не приходит, в какое положение она его поставила.
Все, теперь он пропал! На эту пикантную новость все репортеры набросятся с жадностью: «Известный американист арестован вместе с нагой блондинкой…», «Профессор, подозреваемый в убийстве, занимался американской анатомией». Его самым вульгарным образом пригвоздят к позорному столбу или линчуют. В один день погибнут плоды его многолетних трудов.
