Впрочем, торопиться особенно некуда, считал Де Пальма. Ривьера, ведя свое «расследование» («Однако ваш друг был совсем не глуп, синьор Кампи»), почти наверняка потерял надежду отыскать следы Гарроне в одном из двадцати, а то и больше отделов. Да и вероятность того, что он оставил хоть в каком-нибудь свой след, была ничтожно мала. Эта крыса, как его назвал однажды Кампи, этот неутомимый, предприимчивый бездельник не оставлял после себя даже тени.
— Вот увидишь, Сантамария, в понедельник Мирольо скажет нам, что Ривьера просто приглашал ее съездить вместе к морю.
— Возможно. Но этот Ривьера был вовсе не глуп.
Не располагая почти никакими данными и возможностями, этот скромный служащий без помощи монсиньора Пассалакуа и инженера Фонтаны, даже не зная Гарроне лично, сумел понять в нем главное. Он принялся отыскивать Гарроне среди могил, затем среди витрин, а затем… Где именно архитектор попытался раздобыть подряды, пособия, субсидии… Одно ясно — он действовал в густом лесу номинальных контор, агонизирующих культурных центров, незаконных посреднических бюро, которые были каким-то образом (но как именно?) связаны с Кампи, Баукьеро, Бонетто или Дзаваттаро.
— В понедельник попытаемся разобраться. А пока отпустим их всех домой. Ничего другого нам не остается.
— Представляю себе, как будет доволен Баукьеро вместе с его чертовой собакой!
Довольны были и Дзаваттаро, и высоченная американка (Бостон поистине фатальный город!), и явно разочарован Бонетто.
— Все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, профессор? — ядовито сказал ему Де Пальма.
Кампи, ничего не спросив, молча поднялся. Лицо у него было мрачное, отчужденное, как у вдовца либо у преступника, понявшего, что близится час разоблачения.
— Если вы нам вновь понадобитесь…
— Не беспокойтесь, комиссар, я никуда не уеду из Турина.
— Да, так будет лучше.
Оставалась она, Анна Карла. Она пододвинула стул к окну и в сумеречном свете читала книгу в красной обложке. Когда он вошел, Анна Карла оторвалась от чтения и вопросительно посмотрела на него. Дама, для которой время остановилось и всякие там Фольято и Ботта (почему их не посадили в другой комнате?!), да и сама убогая мебель служебного кабинета словно и не существовали вовсе. Когда он проводил ее до лестницы, она со свойственным ей аристократизмом невозмутимо спросила:
— Есть какие-нибудь новости? Или же мы все до сих пор… в тени подозрений?
— Не знаю. Нам еще нужно многое проверить, опросить целый ряд людей.
— А семью вы известили?
— Ривьеры? Да, у него есть в Неаполе замужняя сестра. Но она не пожелала приехать на похороны.
— Бедный мальчик!
— Вы на ближайшие дни останетесь в Турине?
— Разумеется. Надеюсь, мы еще увидимся?
На прощание она лукаво улыбнулась. С приятным воспоминанием об этой улыбке Сантамария перестал наконец ворочаться в постели и уснул.
X
Сантамарию осенило в воскресенье…
1
Сантамарию осенило в воскресенье, примерно в девять утра, когда он пешком шел в префектуру. С утра он выпил две чашки кофе, но в голове по-прежнему не было ни одной светлой мысли. Едва проснувшись, он, словно черепки после бурной пирушки, стал собирать осколки сведений, добытых во время следствия. На ходу поднимал один осколок за другим и тут же бросал — ни на одном не осталось следов преступления.
На помощь ему неожиданно пришел сам город, опустевший и словно застывший в ожидании варварского нашествия. Варварами были сами туринцы, которые умчались навстречу летним миражам. Безлюдные прямые улицы и площади были мрачны, как раз под настроение Сантамарии, они-то и подсказали ему направление поисков. Одни города дарят пришельцам весь свой блеск и очарование, величие прошлого и будущего, они возбуждают и горячат. Другие дарят прибежище от житейских бурь, утешение, гостеприимство. Но только не Турин. Здесь никому не дано строить иллюзии, город загоняет каждого, словно жабу, на дно. Сантамария несколько раз с горечью, но и с внутренним удовлетворением повторил про себя эту фразу: «Словно жабу, на дне». Вот чего, собственно, требует от тебя город: быть «жабой на дне» и не забывать, кто ты есть. Но затем, определив твою ценность и суть, Турин открывает перед тобой головокружительные, пьянящие возможности.
