— Fascinating! — воскликнула американка, подруга Федерико.
— Очаровательно! — перевел Бонетто Анне Карле и Федерико, которые и сами отлично владели английским.
Бурлящая толпа сразу же разделила их, прибив американиста и американку к тележке с поношенной обувью, а Федерико и Анну Карлу — к огромному прилавку с надписью «Красивые вещи».
— Очень тебе благодарна, — процедила сквозь зубы Анна Карла.
Федерико притворился, будто не расслышал, благо рядом пробовали фонограф.
— Любопытная штука, не правда ли? — поспешно и с улыбкой проговорил он, показывая на потрескавшийся ночной горшок, расписанный цветами. Потом с той же наигранной веселостью показал на гипсовую Белоснежку, литографию «Встреча в Теано»[8] и на вальдостанские колокольчики. Но под недружелюбным взглядом Анны Карлы быстро сник. — Прости, но не я же его пригласил.
— Кого?
— Бонетто. Это Шейла…
— Собственно, дело не в Бонетто и даже не в Шейле.
— Выходит, дело во мне? Говори, не стесняйся.
— Я и не стесняюсь. Разве так себя ведут друзья? Сначала ты умоляешь меня повозить по городу твою туристку, потому что сам занят по горло. А потом вы сваливаетесь мне на голову втроем, да еще пытаетесь втянуть меня в веселую компанию, когда я… Перестань! — крикнула она, вырвав из рук Федерико колокольчик, которым тот позвякивал, пытаясь скрыть смущение. — А я, представь, больше всего на свете ненавижу компании, особенно веселые. Между прочим, я на утро наметила тысячу дел!
— Какие такие вдруг дела? Ведь ты сама мне сказала…
Анна Карла решительно его перебила:
— Послушай, Федерико, выпутывайся из всей этой истории сам. Придумай удобный предлог… Ну скажи, что я потерялась.
Она взглянула в сторону тележки с обувью, ища Бонетто и американку, и увидела, что они ушли далеко вперед и сейчас стояли в некоем подобии пещеры, заставленной старой кухонной мебелью и ржавыми электрическими печами.
— Неужели ты и в самом деле уйдешь? — жалобным голосом сказал Федерико. — Как я перед ними буду выглядеть? И потом, я поступил плохо, но если я тебе скажу, что это только…
— Не говори!
— Что? Я хотел сказать, что это я только, чтобы…
— Потому и не говори!
— …чтобы побыть немного с тобой.
Ну вот, все-таки сказал! Своим противным сладким голосом осквернил слова, которые со вчерашнего дня звучали для нее как прекрасная музыка. Воспоминание о встрече с Сантамарией наполнило ее нежностью и в то же время усилило ее презрение к Федерико.
— Сказал все-таки. Теперь прощай.
Но с двух сторон ей загораживали путь две женщины, которые заинтересовались литографией «Встреча в Теано», так что она не смогла сразу повернуться и уйти.
Федерико посмотрел на нее с удивлением.
— Холодной и надменной — да. Но такой, поистине ледяной, я тебя еще не видел.
— Никогда? — с иронией спросила она.
И в то же мгновение с ужасом поняла, что Федерико не ошибся. И явно что-то заподозрил.
— Никогда, — пристально, словно инквизитор, глядя на нее, по слогам повторил он.
— Понимаешь… — Она закашлялась, чтобы выиграть время.
Невероятно! Ведь есть тысячи способов выйти из неловкого положения, но она не может придумать ни одного. И что еще более невероятно, даже такой несерьезный «телефонный» воздыхатель, как Федерико, которого она и терпит-то из прирожденного кокетства, заподозрил, что она…
— Понимаешь, у меня сегодня нервы что-то сдали, а может быть, это оттого, что я плохо спала, — примирительно сказала она. — Одним словом, мне захотелось немного погулять одной. Но мы можем позже встретиться в кафе, хорошо?
— Да, но в каком?
— На большой площади, где же еще? Только там и есть кафе.
Она проскользнула между двумя дамами — знатоками Рисорджименто и, хоть навстречу ей двигалась целая толпа, сумела быстро выбраться из «Балуна». Покинула она «Балун» столь поспешно, что, только миновав соседний переулок и пытаясь вынуть из сумки сигареты, заметила, что все еще держит в правой руке вальдостанский колокольчик.
2
Внезапно Лелло остановился посреди улицы и закрыл лицо руками.
— О боже! — простонал он.
Он раньше условленного времени подъехал к «Балуну» и поставил свой «фиат-500» у ворот Старого Арсенала, где всегда есть свободное место. Проходя через железнодорожное полотно, мимо обветшалого депо, он порадовался своей предусмотрительности. Уже возле полицейского управления в районе Дора не было ни одного свободного места, даже для малолитражки. О дороге, которая вела к площади, и говорить нечего! Машины стояли даже в местах, запрещенных для стоянки, некоторые в два ряда, и у многих на переднем стекле красовалось извещение о штрафе.
