— Тяжелее всего мне между половиной шестого и шестью. Если я возвращаюсь домой в это время, мне кажется, что на всем в квартире лежит какой-то серый налет, от которого вещи имеют убогий, неприкаянный вид. Я зажигаю все светильники, даже купил вот эти галогенные лампочки, но ничто не помогает, серый налет на мебели все равно остается. Иногда я ощущаю здесь пыль веков, но приходящая домработница уверяет, что пылесосит каждый день.
В гостиной просторно и уютно: от светильников льется рассеянный свет, везде расставлены большие диваны и кресла, обитые мягкой кожей. Сам доктор — мужчина средних лет, лысеющий, на висках торчат седые лохмы. Он говорит, что в этом городе чем больше узнаешь людей, тем сильнее чувствуешь себя чужаком, а поскольку он знает тут почти всех, то ощущает себя чуть ли не эскимосом. Вдобавок его недавно бросила подруга, заявив напоследок: «Лучше умереть, чем жить с тобой».
Доктор рассказывает об этом с улыбкой. Баратто улыбается ему в ответ и смешливо встряхивает головой. Доктор угощает Баратто огромной сигарой, и так они курят, потягивая белое вино, пока в соседней комнате не раздается резкий звонок телефона.
Когда доктор возвращается в гостиную, седые волосы на висках еще больше растрепались и торчат, словно крылышки. Он сообщает, что звонила та самая девушка, ему не хотелось с ней разговаривать, но она во что бы то ни стало хотела все ему объяснить, в общем, они проговорили три часа, и девушка заявила, что на него она напрасно потратила лучшие годы своей жизни.
На середине этого рассказа Баратто засыпает в кресле. Ночью он просыпается оттого, что доктор стоит над ним в халате и домашних тапочках (ноги у него худые, а волосы на висках приглажены) и спрашивает:
— Можно я зажгу свет?
Баратто молчит, и тогда доктор зажигает в гостиной все светильники, прищурясь, смотрит, как горят галогенные лампочки, и про себя бормочет:
— Со светом намного лучше, намного.
Баратто закуривает вторую сигару, а доктор усаживается рядом и начинает рассуждать:
— Я понимаю, что выгляжу неполноценным. Тут нечего и удивляться: мои родители, и отец и мать, так же выглядели. У меня уже взрослый сын, вот и он тоже похож на замороженного угря… Знаете, я иногда себя спрашиваю: может, это все мираж? Этот город, женщины, причиняющие нам боль, наша работа, наша неполноценность — все мираж, наваждение, от которого мы не в силах избавиться? Но я вам больше скажу: свет — тоже мираж. И звуки, и все предметы, и ночная тьма — не более чем один огромный мираж? Возникая перед нами, эти смехотворные видения пытаются убедить нас в чем-то, а на самом деле этого нет, сплошной обман!
Тут оба замечают, что уже утро, и выходят на веранду дома поглядеть восход солнца. В доме напротив светится окно с задернутыми шторами, и у обоих вдруг появляется ощущение, что в щелку за ними подглядывает обнаженная женщина.
Небо светлеет, откуда-то слышен стук поднимаемого жалюзи. Ну вот, думают Баратто и доктор, снова все оживает, над деревьями кружат ласточки, так, словно что-то должно произойти.
Потом раздается звон колоколов. Кто звонит? Кто поднимает жалюзи?
В квартале новых многоэтажных башен царит тишина. На углу улицы телефон-автомат. Кто-то заводит машину и уезжает. Да, думают оба, там снаружи смехотворные видения все продолжаются и нет им конца.
Доктор вдруг осознает, что все его мысли — это не его мысли, а Баратто, хотя, строго говоря, у Баратто нет своих мыслей. Он воспринимает мысли других людей — того, кто шагает по улице, того, кто поднимает жалюзи, кто заводит машину.
Но все люди сейчас думают об одном и том же: вот и утро наступило, и благодаря этому утро с его смехотворными видениями действительно наступает. А благодаря Баратто, который, выздоравливая, воспринимает только чужие мысли, доктору такое смехотворное видение, как рассвет, начинает казаться реальным.
Приходит зима. В субботу после полудня Баратто, как всегда, отправляется в супермаркет. Сложив покупки в тележку и отстояв очередь в кассу, он с двумя сумками идет к двери и сталкивается с блондинкой.
— Сколько лет, сколько зим! — говорит она. — Я ведь тебе призналась в своих чувствах, почему же ты меня не разыскал?
