Из одного котелка - страница 20

Такова была обстановка на этом участке фронта в те дни, правдиво описанная на страницах книги «Битва за Кавказ» Министром обороны СССР Маршалом Советского Союза А. А. Гречко, командовавшим тогда 12-й армией, в составе которой сражалась и моя батарея 76-миллиметровых пушек.

Положение советских войск, прикрывавших кавказское направление, было по-прежнему тяжелым.

А тем временем в соответствии с планом «Эдельвейс» «для захвата Кавказа предназначались 1-я и 4-я танковые и 17-я армии группы армий «А». Всего на рубеже нижнего течения Дона немецкое командование сосредоточило 13 пехотных, 5 танковых, 4 моторизованные, 3 кавалерийские дивизии и более 1000 самолетов 4-го воздушного флота. Противник превосходил войска Южного фронта по пехоте — в 1,4 раза, по артиллерии и минометам — почти в 2 раза, по танкам — в 9,3 раза, по авиации — почти в 8 раз»[13].

«Ближайшей задачей группы армий «А» было окружение и уничтожение советских войск, отошедших за Дои, в районе южнее и юго-восточнее Ростова…

После уничтожения наших войск южнее Дона гитлеровцы намеревались овладеть всем восточным побережьем Черного моря и этим парализовать порты Черноморского флота…

Другая сильная группировка, имевшая в своем составе главным образом танковые и моторизованные соединения, имела задачу захватить Грозный и Махачкалу, а частью сил перерезать Военно-Осетинскую и Военно-Грузинскую дороги. Конечная цель наступления на этом направлении — захват Баку.

Кроме того, командование противника предполагало развернуть наступление через перевалы Главного Кавказского хребта на Тбилиси, Кутаиси и Сухуми.

Как видим, по плану «Эдельвейс» немецко-фашистское командование намерено было осуществить захват Северного Кавказа, а затем овладеть Закавказьем путем обхода Главного Кавказского хребта с запада и востока и проникновения с севера через перевалы.

Немецкое верховное командование надеялось, что после выхода в Закавказье Турция нанесет удар по советскому Кавказу с юга. К тому времени на советско-турецкой границе уже были развернуты 26 дивизий турецкой армии»[14].

Завязались кровопролитные бои. Мы переживали тяжелые дни.

Спустя примерно две недели после того как соединения армий Южного фронта, оказывая упорное сопротивление, отошли за Дон, командующий 17-й немецкой армией генерал-полковник Руофф шел по высокому берегу реки в сопровождении японского военного атташе. Сопя от усталости, коротконогий толстяк, показав на клубы дыма, поднимавшиеся над Батайском, радостно захрипел:

— Господин генерал! Это ворота на Кавказ! Они раскрыты настежь. Я считаю, что недалек тот день, когда храбрые немецкие войска встретятся в Индии с не менее храброй армией вашего императора. Победа!..

Японец угрюмо смотрел и молчал.

Так в общих чертах выглядела обстановка на этом участке фронта, известная в то время в деталях, пожалуй, лишь командованию и штабу Южного фронта и Ставке.

Степные курганы, редко встречающиеся станицы и перелески, разбросанные, как муравейники, холмы — это уже Кубань.

Мы снова в пути. Солнце стоит почти в зените и немилосердно печет.

Полдень. Время для отдыха и обеда. Но не для нас, солдат. Мы по-прежнему едем и едем. Изредка небольшие стычки с врагом — и так уже не первый день. Мы все еще отступаем. Вскоре наступает предпоследний день июля. В этот день нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего.

Я хорошо помню то раннее утро. Наша батарея построилась на южной окраине станицы. Солнце медленно выкатывалось из-за далекого горизонта. Омытое росой утро звенело прозрачной тишиной. Приказ Верховного Главнокомандующего № 227 от 28 июля 1942 года зачитал командир батареи. Голос лейтенанта Сапёрского звучал как металл. Мы внимательно слушали его, вытянувшись по стойке «смирно».

— «…Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге, у Северного Кавказа, немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с нефтяными и другими богатствами». — Командир читал медленно, выделяя каждое слово. В выстроившихся полукругом шеренгах царила мертвая тишина. Я слышал тяжелое дыхание стоявшего рядом со мной повара Вани Малашкевича. Командир батареи остановился на минуту, вытер белым носовым платком потный лоб и снова принялся читать. Три последние фразы приказа глубоко запали всем нам в душу: