Посреди капеллы стоит одинокая скамья, на которую сажают тех, кто, грешным делом, вздумал бы заснуть за время проповеди, да и попался бы. Должность органиста исправляет мисс Гертруда Рапп, симпатичная, любезная старушка восьмидесяти шести лет, с очень голубыми глазами и очень белыми волосами. Она же руководит хором. Она совсем не помнит, чтобы когда-нибудь имела в руках пенни и уверяет, что положительно не могла-бы различить десятицентной монеты от доллара. „С меня довольно пищи и питья“, сказала она, „я хорошо одета, других потребностей я не знаю, для чего-же мне деньги?“»
Итак, если конец мира не совпадет с днем кончины последнего экономиста, как то предсказал Георг Рапп, что-же будет с страшным богатством этих холостяков? Тогда, наверное, много найдется охотников случайно среди членов этого общества безбрачия разыскать какого-нибудь дядюшку или какую-нибудь тетушку, чтобы предстать законным его или её наследником.
* * *
Еще более фантастичной может показаться нижеследующая необычайная драматическая история, достоверность которой, однако ж, засвидетельствована заграничною печатью.
Лет сорок тому назад в маленьком городке Кларквилль, в графстве Монгомери, поселился молодой французский врач, по имени Франсуа Фонтенэ, врач, быстро стяжавший себе известность весьма искусного доктора. Знание дела и любезное обращение не замедлили открыть ему двери лучших домов в Монгомери, и вскоре доктор Фонтенэ сделался домашним врачом и другом именитейших семейств и, как говорилось под сурдинку, героем многих светских амурных похождений. Но чаще всего бывал он в доме ректора англиканской церкви в Кларквилле – его преподобия Фельтнера, жена которого считалась первой красавицей в графстве. Между Фельтнером и Фонтенэ возникла беззаветнейшая дружба, не омрачавшаяся ни малейшим облачком долгие годы. Злые языки начали-таки мало по малу шушукаться между собою о том, что доктор и m-me Фельтнер также состоят в весьма интимных отношениях, при которых платоническая дружба играет крайне второстепенную роль. Но у Фельтнера никогда не являлось ни малейшего подозрения ни по отношению к своему другу, ни относительно жены, которую он буквально обожал. За пять лет супружества родилось у них двое детей, мальчик и девочка, на которых доктор Фонтенэ, по-видимому, перенес самые искренние чувства, какие питал к родителям. Можно было сказать, что он любит их как родных детей, да это и говорили.
Толки становились все громче и громче и дошли наконец до ушей молодого ректора. Быть может в нем закралось недоверие? Быть может он убедился в справедливости злоязычия, что любимая жена и лучший друг обманывали его? Ответа на эти вопросы нет и не будет! Ректора и ректорши нет более в живых. Она умерла в 1856 году совершенно внезапно от разрыва сердца, – так, по крайней мере, говорили, и так объяснил доктор, приглашенный к ней, когда она умирала. То был не домашний доктор, не доктор Фонтенэ. Ректор случайно послал за другим доктором и даже, когда Фонтенэ явился после смерти молодой женщины, его не впустили в дом. Перед смертью у молодой женщины с мужем было крайне бурное объяснение, – первое и последнее в их совместной жизни. Вмешавшаяся смерть сделала примирение невозможным.
Ректор заперся у себя и не принимал никаких посетителей с выражениями соболезнования. Три дня спустя – срок весьма краткий для Англии – бедную ректоршу схоронили. Ректор вернулся домой совершенно разбитый. В 11 часов ночи, вооружившись тяжелой палкой, вышел он из дому. На столе у него лежало недоконченное письмо, которое ему не суждено было окончить никогда. Он бесследно пропал. Исчезновение его, конечно, вызвало большую сенсацию, обшарили все окрестности, разыскивали его повсюду, но нигде не нашли. Исчез бесследно!
Бедные малютки вдруг совершенно осиротели, и при их сиротском, беспомощном положении доктор Фонтенэ доказал доброе свое сердце и свою дружбу. Он усыновил мальчика и девочку и сделался для них настоящим отцом. Он жил только для них. Весельчак вдруг удалился из общества, сделался серьезен и замкнулся в себе и если виделся с людьми, то исключительно в качестве врача. Он был и остался, по-прежнему, всеми любимым и скопил весьма значительное состояние для «своих детей».
