– С орлами, говорите? – переспросил майор. – Так, может, он действительно представляет какую-то ценность? Историческую или, к примеру, антикварную?
– Да бросьте, – махнул рукой Перельман. – Такие вещи по школьным музеям не пылятся. Тем более что наш музей существует аж с сорок седьмого года. За это время у нас столько музейных работников перебывало, столько специалистов… Аляповатая медяшка, вот и все. Какой-то ремесленник склепал на скорую руку, а чтобы было побогаче, начеканил повсюду этих орлов. Когда сервиз был новый, не спорю, это могло выглядеть весьма впечатляюще. Знаете, отполированная медь сверкает, ручечки, завитушечки, орлы двуглавые… На купчиков московских должно было действовать безотказно. А теперь… Теперь на нем такой слой окисла, что я как-то, помнится, взялся чистить, но отчаялся и бросил. Это выше человеческих сил, можете мне поверить. Тут никакого терпения не хватит. А в таком виде, в каком сервиз сейчас, его ни один антиквар не примет. Так что грабители наши скорее всего действительно намереваются сдать его в утиль. А может быть, просто решили мне насолить. Кто их разберет?
– Действительно, – сказал майор. – А фотография сервиза у вас не сохранилась?
– Откуда? Никто ведь не думал, что этот хлам кому-то понадобится. Полвека простоял и еще столько же стоял бы, если бы не эта история.., точнее, если бы не моя национальность. Вот ведь жизнь проклятая! Вы поймите: не за себя обидно и уж тем более не за сервиз этот дурацкий. Даже за сторожа, которого убили, не так обидно, как за этих малолетних дураков. Ведь ничего же хорошего они в жизни не видели и не увидят. Для них хорошее – это деньги, и ничего, кроме денег. Так их воспитали, и удивляться тут нечему. Озлобленные, оболваненные, запутанные… Поломали собственные судьбы, человека убили ни за что ни про что…
– Да, – выдержав деликатную паузу, сказал майор. – Значит, фотографий нет… Ну а описать сервиз вы можете?
– Более или менее, – ответил Перельман. – Значит, так, записывайте… Самовар медный, литра на три, на четыре, чашки – двенадцать штук, блюдца…
Они вышли из музея вместе, рука об руку, испытывая взаимное расположение.
– Я думаю, мы найдем их довольно легко, – говорил майор Круглов. – С этим сервизом у них вышел форменный прокол. Допросим ваших бритоголовых, и, если у кого-то из них вдруг обнаружится припрятанный самовар с царскими орлами, дело можно будет с чистой совестью передавать в суд. Не думаю, что у них хватит времени и ума припрятать улики подальше. Пока сообразят, пока отважатся… Они сейчас по своим норам дрожат, а сервиз этот ваш – штука громоздкая, днем они его перетаскивать не рискнут… В общем, есть надежда разобраться с этим делом еще сегодня.
– Да бог с ним, с сервизом, – рассеянно ответил Перельман, безуспешно пытаясь закрыть изуродованную дверь музея. – Что мне сервиз? Человека-то все равно не вернешь. Уеду я отсюда…
– Ну, до конца расследования вам так или иначе придется подождать, – напомнил майор.
– Разумеется, – сказал историк. – Само собой… Всегда к вашим услугам, майор. В любое время дня и ночи. Предпочтительнее, конечно, было бы рабочее время. С вами общаться приятнее, чем с этими юными вандалами…
– Если узнаете или вспомните что-нибудь новое, – сказал майор, – сразу же звоните мне. Вот мой телефон.
Он протянул Перельману карточку с номером и замер, прислушиваясь. Со стороны лестницы доносились шаги и приглушенные голоса. Потом шаги гулко затопали по дощатому полу коридора, и вскоре из-за поворота появилась небольшая группа людей: двое мужчин и женщина. Женщина была высокая, статная – настоящая русская красавица, одетая по последней моде и очень на кого-то похожая. Майор все еще пытался сообразить, кого напоминает эта пышногрудая красотка, но тут в глаза ему бросился висевший на плече у одного из мужчин потертый объемистый кофр, и, прежде чем он понял, что происходит, по глазам ударила голубоватая молния фотовспышки.
Вспышка сверкнула четыре раза подряд, совершенно ослепив Круглова.
– О, дьявол! – прорычал рассвирепевший майор, пытаясь рассмотреть уверенно приближавшихся к взломанным дверям музея людей сквозь плавающие перед глазами черно-зеленые пятна. – Как они пронюхали? Кто их, черт подери, сюда пустил?
