Мы стали выбираться из толпы. Люди расступались, давая нам проход. Во все стороны разносилось: «Каменев! Каменев!». Людские лица озарялись, словно они видели перед собой самого Спасителя.
Мы взяли такси и поехали в Хемптон Корт, и там пошли гулять по парку, подальше от городского шума. Посреди большой поляны, прямо на траве Каменев разложил своё пальто, и мы уселись на него. Наши лица обдувал ветер и приятно пригревало солнце. Казалось, надвигалась гроза. Нас окружали ярко-зелёные вязы. Во всём чувствовалось гармония и спокойствие.
Мы делились впечатлениями о прошедшем митинге и о магнетизме толпы. Он отметил, что в тот момент мне ударила кровь в голову. И действительно, если бы мы взошли на трибуну, я бы не растерялась и знала, о чём говорить с людьми. Каменев признался, что очень хотел выступить с речью, и ему стоило больших усилий удержать себя.
Мы говорили до тех пор, пока первые капли дождя не заставили нас подняться и искать укрытия. Мы пообедали в Mitre Hotel. Вскоре небо прояснилось, и последующие полтора часа были посвящены приятному катанию на лодке. Cветил месяц, а на воде играли розовые отблески от китайских фонариков, украшавших лодочную станцию. На фоне темнеющего неба вырисовывался силуэт высокого дерева, казавшегося гигантским кипарисом. Его длинная тень мягко покачивалась на волнах. Казалось, мы перенеслись в Италию. Я сидела на вёслах, что мне всегда нравилось, а Каменев тихонько напевал бурлацкие песни. Вскоре мы опять оживлённо беседовали, и Каменев так увлёкся, что забыл управлять рулём. Мы едва избежали серьёзного столкновения!
Это был незабываемый вечер! Последним поездом мы прибыли на вокзал Ватерлоо, не умолкая ни на минуту. Главным образом мы обсуждали мою предстоящую поездку в Москву. Нам пришлось расстаться на пороге моего дома без четверти двенадцать.
24 августа 1920 года. Вторник.
Я неважно себя чувствовала, но поднялась пораньше, поскольку к десяти должен был прийти Красин. Но в десять часов раздался телефонный звонок, и мне сообщили, что ни господин Красин, ни господин Каменев сегодня видеть меня не могут, поскольку из-за политического кризиса они загружены работой.
Ллойд Джордж в Люцерне при обсуждении мирного договора отверг предложение советской стороны, чтобы польская милиция формировалась из пролетариата. Это, якобы, ущемляло свободу в Польше. Говоря по правде, вся эта дипломатическая возня поднялась из-за того, что Польша оказала сопротивление Красной Армии.
Однако, это довольно сложный вопрос, чтобы его здесь обсуждать.
Вечером позвонил Каменев, сказал, что сможет выкроить время и навестить меня. Я попросила его постараться успеть к ужину. И он явился, измождённый и побитый борец, полный негодования, но способный продолжать борьбу и верить в успех. Он задержался у меня до одиннадцати вечера и сказал, что чувствует себя лучше. Спокойная обстановка благоприятно повлияла на него. Через несколько дней может возникнуть угроза войны, и при сложившихся обстоятельствах они все уезжают в пятницу. Как замечательно: я тоже еду с ними!
25 августа 1920 года. Среда.
Красин пришёл на второй сеанс позирования в пять вечера и оставался у меня до семи тридцати. Я узнала самые последние новости. С ним очень приятно общаться, и мне доставило большое удовольствие работать над его бюстом. Он создаёт впечатление человека с железной волей. Он выдержан, искренен, полон достоинства, горделив, уверен в себе и не тщеславен. Имеет научный подход к событиям и людям. Пронзительный взгляд, чувствительные ноздри, плотно сжатые губы, если он не улыбается, и выраженный подбородок.
26 августа 1920 года. Пятница.
Красин предложил позировать мне в третий раз, явился в пять вечера и ушёл после семи. Угроза войны миновала, и он заверил меня, что, Каменев уедет в Россию в ближайшие две недели. Я пребывала в таком возбуждении, что не могла заснуть. Если отъезд отложится, то десятого сентября мне придётся отправиться в Оксфорд для работы над бюстом F.E., а потом намечено открытие моей выставки, и тогда поездка в Москву отодвинется ещё на более неопределённый срок.
