— Да что тебе?
— Ванюшку-то моего…
— После, после, — говорит предводитель, — когда черёд дойдёт, тогда и скажешь, в чём твоя просьба… Убрать старуху, — приказывает он.
Урядник ловким движением отодвигает старуху в толпу.
— Призываемые, — возглашает предводитель, — сейчас присутствие займётся поверкой ваших прав… Если кто из вас неправильно получил льготу, или наоборот по ошибке записан безльготным, или не с той льготой, какая ему приходится по закону, вы можете заявлять об этом присутствию, и оно разберёт… И можете заявлять не только за себя, но и за других ваших товарищей. Теперь подходите, кого я буду вызывать… Артюшин Михаил… Льгота второго разряда…
— Всякие жалобы и прошения принимаются только теперь, а после жеребьёвки уже нельзя, — говорит исправник будто про себя.
Начинается вызывание призываемых. Один за другим они подходят к столу, предводитель объявляет каждому его запись в призывном списке. Выслушав совершенно равнодушно, как нечто известное, решение своей участи, призываемые проходят в двери и смешиваются с толпой. Изредка заявляются жалобы.
— Неверно меня записали…
— В чём дело? У тебя льгота третьего разряда.
— Так точно, ваше благородие…
— У тебя брат на службе?
— На службе…
— Вот тебе и дали льготу…
— Обидно, будто!..
— Ступай!
— Слушаю-с…
Иногда кто-нибудь просит освидетельствовать отца, брата: они «улогие», или «неработники». Засвидетельствование их неспособности к труду может освободить от «рекрутчины» счастливца. «Улогие» торопливо раздеваются, и урядник подводит их к докторам. Докторов двое: один «уездный», так сказать сроднившийся с набором за многолетнюю практику, другой — молодой «земский». Этот злится, что его оторвали от дела: «Помилуйте, больницу на фельдшера бросил»!
— Что болит? — спрашивает «уездный» «улогого».
— Вздых у ево чажолый, — объясняет призываемый.
— Тебя не спрашивают. Работать можешь? Пахать, косить?..
— Какой уж я пахарь, ваше высокое благородие… Звание одно, что пахарь.
Доктор «слушает» его. «Здоров», говорит он.
— Вот ещё, родимый, поясницу к погоде разогнуть нет силы-возможности. — лепечет свидетельствуемый.
— Коллега, прошу, — говорит «уездный» «земскому», передавая трубочку.
Тот слушает. Оба доктора минуту смотрят друг на друга.
— Батюшка, отец родной, благодетель, — жалобно заявляет свидетельствуемый, — явите божескую милость, будьте настолько любезны… Улогий я как есть… Ноги вот ещё у меня.
— Что у тебя с ногами? — спрашивает земский врач, — разденься…
«Улогий» раздевается совсем. «В чём мать родила» он представляется жалким и тщедушным. Тело жёлтое, ноги совсем не соответствуют телу, они толстые, точно чем-то налитые.
— Эге… — говорит уездный доктор, — чего же ты молчал?
— Циррозис гепатис, — произносит земский доктор, — безусловно к работе не способен…
— Ну, счастлив ты, братец, — добродушно замечает предводитель призываемому, не замечая всей горькой иронии своих слов. — Льгота тебе… льгота…
— Первого разряда, — подсказывает исправник.
— Первого разряда, — говорит предводитель. — Ступай себе с Богом…
— Алдошин Иван, — вызывает председатель присутствия… — Курить как хочется… — добавляет он шёпотом…
— А у старшин, я думаю, ноги отекли не меньше, чем у этого «улогого», — иронизирует член управы, предлагавший «посадить» старшин, на что ему было юмористически сказано, что их и так «сажают», когда нужно, в кутузку.
— Алдошин Иван, — повторяет предводитель.
Из толпы выдвинулся бравый молодец с русыми кудрями. Вслед за ним рванулась давешняя старуха с мальчиком. Пред самым столом она опять стала на колени, призываемый же как-то странно улыбался.
— Я велел встать! Велел встать! — загорячился предводитель, — пока не встанешь и говорить не буду.
— Батюшка-а!.. Отец ты на-аш, — заголосила старуха.
Её подняли и поставили перед столом. Она стала совать предводителю прошение.
— Не надо бумаги… На словах объясни…
— Царица Ты наша, небесная заступница!.. Пожалей хоть Ты нас, горемычныих!.. — причитала старуха, размашисто крестясь и колотя пальцами свою иссохшую грудь.
— Да в чём твоя просьба, бабушка? — спросил исправник, — он кто тебе, Иван-то?..
