В нашем доме велось много разговоров о Толстом и его поисках истины, но тогда я еще не знал, как это связано с моим новым именем. Толстой утверждал, что все сказанное человеком и все то, во что он верит, должно согласовываться с человеческим разумом. В противном случае велик риск впасть в заблуждение. Этот писатель оказал огромнейшее влияние на всю нашу семью. Они вообще увлекались русской культурой и искусством, и поэтому вполне логично, что они назвали меня Иваном. Иван Ильич — герой одной из повестей Толстого, в которой повествуется о медленном и мучительном умирании чиновника. Был еще один Иван, которого прозвали Грозным, он жил задолго до Толстого. Я слышал, что это был страшный человек, но, сказать по правде, мне сложно представить, что люди могут быть страшными. Разве что та женщина, которая отрезала мне яички. Но даже она ласково разговаривала со мной, пока лишала меня собачьего достоинства. Поэтому у меня есть все основания полагать, что Иван Грозный — это такой же вымышленный персонаж, как Большой и Страшный Серый Волк.
Быть может, меня назвали Иваном в честь Ивана Великого, который объединил разрозненные русские княжества вокруг одной столицы и окончательно освободил эти земли от жестоких монголов. Хотя вряд ли. Такая одноглазая дворняга, как я, может собрать разве что небольшую группу людей, которые, глядя на меня, будут покатываться со смеху и тыкать в меня пальцами.
Несмотря на мой потешный вид, люди говорят, что я хорошая собака, и поэтому предлагают называть меня Иван Хороший. Мне нравится думать о том, что меня назвали в честь героя Толстого — Ивана Ильича, — который в конце своей жизни, перед самой смертью, достиг просветления. Я понятия не имею о том, что такое просветление, но часто слышу это слово в нашем доме. Они даже говорят, будто я просветленный, но лично я считаю, что я просто обыкновенная собака.
Я сильно подрос в течение первого года моей жизни и порой не понимал, что со мной происходит. Ясно было только одно — как только передо мной ставили миску с едой, я с жадностью на нее набрасывался, но сразу же после кормежки у меня снова просыпался волчий аппетит. Однако надеяться на то, что мне дадут добавку, было бесполезно. Я все время хотел есть, а моя семья будто нарочно морила меня голодом.
Городок, в котором мы жили, назывался Беллингэм, и везде, где бы мы ни гуляли, люди радовались моему появлению. Они гладили меня и улыбались, глядя на мою перекошенную морду. «Что за странная собака», — говорили некоторые. Иногда во время прогулок я неожиданно для себя самого норовил увязаться за интересными мне людьми. Причем делал я это совсем не потому, что недостаточно любил свою семью, а просто из любопытства и страстного желания познавать окружающий мир. Тим неоднократно повторял, что я веду себя как вольный странник, начисто лишенный преданности, и что я готов пойти за всяким, кто меня поманит. Но, похоже, это его не сильно беспокоило, а скорее умиляло.
Думается, в некотором смысле Тим был прав. В конце концов, я был щенком, которому интересно все увидеть, все понюхать и во всем покопаться! Но, несмотря на всю свою беспечность и вольнодумство, я очень гордился тем, что обо мне заботятся такие чудесные люди, как Тим и Кристина. Мне также очень нравилось ходить на прогулку вместе с Сидом. Что-то в его походке вызывало во мне непреодолимое желание его укусить, что я иногда и делал, но это было не более чем щенячье баловство. С грозным рычанием я набрасывался на его уши и хвост, после чего Сид оборачивался и пытался меня проучить, но его слабые челюсти не могли соперничать с моей быстротой и ловкостью. В результате он устало садился на землю и уже не мог подняться без посторонней помощи, а я получал нагоняй.
Иногда Сид снисходил до того, чтобы поиграть со мной, и мне кажется, на одну-две минуты он снова чувствовал себя щенком. А что касается меня, то если пару недель назад я чувствовал, будто могу сойтись в схватке с медведем, то сейчас я был уверен, что ни одно существо на этой планете не может со мной тягаться. Вместе с тем я думаю, что именно благодаря моему старому наставнику Сиду я начал понимать разницу между пустым хвастовством и настоящей силой.
