Вслед за тем дошли до монастыря слухи, что на юге России забунтовали мужики и что царевич стал во главе их и вместе со своей армией, которая состояла преимущественно из шляхтичей и казаков, идет на Москву.
А весной 1605 года монахи узнали, что 13 апреля Борис умер, а его войско, вышедшее навстречу царевичу, перешло на сторону Дмитрия неподалеку от Орла.
Сына Бориса Годунова – шестнадцатилетнего Федора – и его мать задушили новоявленные сторонники Дмитрия, дочь Бориса заточили в монастырь, и в июне 1605 года под праздничный перезвон колоколов Григорий Отрепьев, он же Лжедмитрий I, въехал в Кремль.
В конце июня и до монастыря, где все еще жил Филарет, дошла весть, что теперь в Кремле объявился законный государь – царевич Дмитрий Иванович.
В это время Филарету уже сообщили, что царевич Дмитрий – не кто иной, как Григорий Отрепьев, живший у него на подворье перед тем, как царь Борис «опалился» на весь их романовский род.
Старец Филарет, узнав это, стал совсем другим, и Воейков, по-прежнему исполнявший должность соглядатая и доносчика, писал в Москву: «Живет старец Филарет не по монастырскому чину, неведомо чему смеется; все говорит про птиц ловчих да про собак, как он в миру живал. Старцев бранит и бить хочет и говорит им: „Увидите, каков я впредь буду“».
В июле в монастырь примчались гонцы из Москвы, оповестив монахов, что 20 июня российский престол занял царь Дмитрий Иванович.
Он же повелел быть Ивану Никитичу Романову – боярином, а Филарету Никитичу – занять митрополичью кафедру в Ростове Великом.
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Лжедмитрий I
Приведем отрывок из уже цитированной книги В. В. Назаревского «Из истории Москвы. 1147-1703. Очерки», содержащей и описание поведения Лжедмитрия I после его въезда в Кремль:
«Народ, веривший, что это приходит истинный царь Димитрий, громадными толпами наполнил улицы и покрыл крыши домов, радостно приветствуя нового властителя, не подозревая в нем похитителя престола. Вступление его в Москву было необычайным: впереди ехали польские латники в их крылатых шлемах и панцирях, польские паны – в кунтушах и конфедератках; вокруг самозванца было много других иностранцев; сзади же его шли русские бояре и русские полки.
Лжедимитрий ехал на белом коне, в великолепной одежде, в блестящем ожерелье. Звон колоколов сливался с приветственными кликами народа; но уже чувствовалось что-то неладное. Когда самозванец выезжал из Москворецких ворот на Красную площадь, поднялся страшный вихрь; всадники едва усидели на лошадях; колокола сами собою зазвонили у св. Софии, что на набережной; покрытое тучами пыли шествие остановилось. Народ увидел в этом недоброе предзнаменование. Кроме того, он был недоволен, что в ту минуту, когда Димитрий, встреченный духовенством, прикладывался к образам на Лобном месте, гремела музыка: трубы и литавры заглушали церковное пение. В то время как самозванец проявлял притворное волнение перед гробом Грозного в Архангельском соборе, князь Василий Шуйский уже говорил народу, что это – не истинный Димитрий, а самозванец, за что едва не поплатился головою.
Трудно было держаться на престоле Лжедимитрию, хотя на его стороне было расположение народа, простодушно верившего, что он – подлинный Димитрий Иоаннович. Измена русскому духу Лжедимитрия, севшего на престол обманом, должна была погубить похитителя шапки Мономаха. Самозванец купил поддержку Польши в лице ее короля, духовенства и панов ценой тайного принятия папизма и обязательства ввести его в России. Кроме того, он вводил в православный Кремль в качестве русской царицы католичку, польскую панну Марину Мнишек.
На место сверженного патриарха Иова был возведен самозванцем грек Игнатий, бывший архиепископом в Рязани. Он первый из архиереев признал Лжедимитрия царем. Вслед за тем новый придворный сановник князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский привез из монастыря в 500 верстах от Москвы царицу-инокиню Марфу. Несчастная вдова Грозного должна была после свидания с мнимым сыном в шатре близ села Тайнинского признать самозванца своим порождением. Вдовствующая царица была поселена в Вознесенском монастыре.
