Когда Иван Грозный почувствовал приближение смерти, что случалось с ним не один раз, то для сбережения трона и своих детей создал он Регентский совет из пяти бояр: Никиты Романовича, Бориса Годунова, Богдана Вельского и князей – Федора Мстиславского и Ивана Шуйского. Причем главой совета и «сберегателем государевых чад» был назначен Никита Романович.
Свой пост сохранил он и после того, как Федор Иванович вступил на престол. Это объяснялось тем, что Федор, как мы уже знаем, был «убог во главе и членах».
Первое, что сделали бояре-регенты, совершили они в первую же ночь после смерти Грозного. С видимым единодушием приняли они решение арестовать Марию Нагую, маленького царевича Дмитрия и многих родственников царицы, что и учинили под покровом ночи, посадив всех в кремлевские застенки.
Однако это привело к тому, что племянник Малюты Скуратова, боярин Богдан Яковлевич Вельский, входивший в Регентский совет, решился на мятеж в пользу царевича Дмитрия. И многие родственники Марии, и сам Вельский были активнейшими опричниками, и в них засела непримиримая ненависть к родовитому боярству. Когда в 1580 году Иван Грозный играл свадьбу с Марией Нагой, Богдан Яковлевич был «дружкой» жениха и с тех пор оставался его главным любимцем, став к концу жизни царя единственным фаворитом.
Поэтому с Вельским и его покойным дядей – первым опричником и главным палачом Малютой Скуратовым-Бельским – москвичи связывали все ужасы опричного террора.
Узнав о замыслах Вельского, не бояре, а горожане – стрельцы, ремесленники, бессословная беднота и прочий мелкий люд – собрались у стен Кремля и потребовали выдать им Богдана Вельского.
Бунтарей в Кремль не пустили, но во избежание нового бунта тайно вывезли Богдана Яковлевича из Москвы, поставив воеводой Нижнего Новгорода.
А за неделю до венчания Федора Ивановича на царство, 24 мая 1584 года, Нагих и Дмитрия увезли в Углич, завещанный царевичу отцом.
Маленький Углич, находившийся в двухстах верстах от Москвы, на берегу Волги, стал с этих пор напоминать столицу опального удельного князя с многочисленными родственниками овдовевшей царицы и с малочисленным дворцовым штатом. Но и жители Углича, и родственники Марии Федоровны знали: хоть в опале, не гласной, правда, а скрытой, пребывает здесь законная царица Московская, вдова покойного грозного царя, а потому и сын ее и его – не удельный князь, а наследник трона, ибо иных наследников на российский престол нет.
Никита Романович оказался вторым из пяти членов Регентского совета, кому суждено было покинуть его вслед за Вельским. Тому было две причины: болезнь, приключившаяся с ним в конце 1584 года, и то, что первым человеком в Боярской думе, а заодно и в сердце Федора Ивановича стал Борис Годунов.
Никита Романович, старый, необыкновенно гордый, привыкший всегда играть при царе первую роль, не мог смириться с тем, что зять Малюты Скуратова, незнатный костромской дворянин Бориска Годунов, к тому же ровесник его старшего сына Федора, очаровав полубезумного государя, делает что хочет и пользуется благодаря этому невиданной дотоле властью, не меньшей, чем царская.
Никита Романович, вступивший уже в восьмой десяток лет, презрел мирскую суету и, оставив Кремль, ушел в монастырь, получив при пострижении имя Нифонта и приняв схиму, высшую степень монашества. После принятия схимы инок особенно строго соблюдал монастырские правила, умерщвлял плоть долгими постами и непрерывными молитвами и даже в одежде был отличен от простой братии. На куколе – черном колпаке, пришитом к воротнику рясы, края которого спускались на ветхую и грубую черную рясу, – нашиты были белые череп и кости, «Адамова голова», а под рясой носил схимник жесткую, колючую рубашку – власяницу, и железные цепи – вериги.
Не прожив в монастыре и четырех месяцев, схимонах Нифонт 23 апреля 1585 года умер, не дождавшись свадьбы своего старшего сына – Федора, коему было тогда около тридцати лет, но который все еще, вопреки существовавшему тогда обычаю, не был женат.
О сыне Никиты Романовича, коего в Москве справедливо почитали первым женихом, ибо был он родовит, богат, красив и умен, и будет рассказано дальше. Конечно же не потому, что был он лучшей брачной партией для любой невесты, а потому, что его ближайшим потомкам, сыну и внуку, выпала необыкновенная судьба – оказаться людьми, стоящими у истоков новой царской, а потом и императорской династии России.
