Когда архиепископ дал гонцу аудиенцию, он потребовал опасной грамоты для главного посла, которого царь намеревается в возможно скором времени отправить в Польшу.
Очевидно, через этого гонца Иван хотел выведать состояние Речи Посполитой на случай войны против нее в союзе с Максимилианом и вместе с тем узнать, окончательно ли исчезли его шансы на польско-литовский престол, или можно попытать еще счастья. Это не мешало ему навязывать полякам в короли эрцгерцога Эрнеста и угрожать войной, если они не подчинятся. Предложения царя литовцам были несколько иные: он выражал желание быть у них великим князем, а на тот случай, если Литва не захочет отделиться от Польши, советовал и Литве избрать австрийского эрцгерцога.
Такая политика не могла, конечно, возбуждать к себе доверия ни в польских, ни в литовских вельможах. Со своей стороны, они тоже хитрили; Ходкевич, выражая полную преданность царю через посланника Новосильцева, бывшего в Литве в начале 1576 года, активно готовился к войне с ним. Поначалу Ходкевич был усердным приверженцем Габсбургов, но тотчас же после избрания Максимилиана II на престол его пути с императором разошлись; причина была проста: Ходкевич не получил от Максимилиана денежных субсидий, на которые рассчитывал. Поэтому он перешел на сторону Батория — тем более что приверженцы трансильванского воеводы сулили ему то самое золото, на которое поскупился Максимилиан.
Пока Иван вел дипломатические переговоры на два или даже на три фронта, Стефан Баторий проявил замечательную решительность. Он прибыл в Краков 22 апреля, а 1 мая был коронован королем. Своим характером он произвел на поляков самое лучшее впечатление. Умеренность, приветливость к окружающим, энергичность в словах и действиях, рассудительность, дар красноречия, образованность и в особенности отличное знание латинского языка — все это сразу понравилось его новым подданным. В незнакомой для себя обстановке он, иностранец, сумел сориентироваться и быстро взялся за дело.
Государству отовсюду угрожала опасность. Хотя между Турцией и Речью Посполитой и был мир, он во всякое время мог быть нарушен запорожскими казаками, которые производили опустошительные нападения на турецкие земли. Южным областям постоянно угрожали крымские татары. Существовала опасность со стороны Тевтонского ордена, великий магистр которого, не прекращавший предъявлять притязаний на свои бывшие владения, мог легко воспользоваться затруднительным положением Речи Посполитой, чтобы возвратить утраченное, — и Максимилиан II, соперник Батория, мог оказать ему поддержку. Даже такое отдаленное государство, как Дания, в состоянии было причинить немало хлопот Речи Посполитой. Но самым страшным врагом был, конечно, московский царь, с аппетитом глядевший на Ливонию; могущество Московского государства могло возрасти со временем до такой степени, что стало бы угрожать самому существованию Польши.
Внешние опасности усугублялись анархией и раздорами внутри государства. Не все области Речи Посполитой признали Батория своим королем. Представители Литвы даже не присутствовали на его коронации. Можно было предположить, что число сторонников Максимилиана весьма значительно и что с ними предстоит упорная борьба, которая казалась тем опаснее, что за императором стояла серьезная сила. К довершению всевозможных затруднений, у короля вовсе не было средств, так как казна Речи Посполитой была истощена.
Своим избранием на польский престол Стефан Баторий прежде всего был обязан влиятельному в Польше роду Зборовских, которые надеялись, что теперь приберут к рукам государственные дела. Но они ошиблись в своих расчетах; их влияние продолжалось очень недолго. На коронационном сейме возник сильный спор. Канцлер Дембинский был уже дряхлый старик, а потому не мог заниматься делами. Зборовские, открыто заявлявшие, что это они доставили польскую корону Баторию, требовали должности канцлера для своей семьи; они прочили на нее придворного маршала Андрея Зборовского. Но король назначил канцлером подканцлера Петра Кольского, а подканцлером — Яна Замойского.
