Раввины часто говорят, что иудаизм требует далеко не только посещения синагоги и что многие высочайшие идеалы еврейской религии осуществляются не в синагоге, а дома. Молиться в синагоге само по себе замечательно, но богослужения также вдохновляют евреев вести полноценную жизнь, а большая часть жизни протекает за пределами синагоги. Существуют Тора для синагоги, детальные правила, установления и обычаи для синагоги, но это лишь часть, хотя и существенная часть, Торы в целом. Тора всегда именуется «Торой Жизни», то есть жизни в целом[52].
Религиоведам свойственно заниматься прежде всего публичной стороной религии: как протекают богослужения, в чем состоят обряды и ритуалы, о чем учат догматы и проповеди. Если же ученые обращаются от публичной религиозности к индивидуальной, то обычно изучают опыт мистиков и отшельников, которые уходят от сутолоки, обманов и искушений общества и ищут Бога в тишине природы или тайниках собственного сердца. Этот подход сознательно или бессознательно ориентирован на христианскую модель, но подходит далеко не ко всем религиям. Взять хотя бы иудаизм: да, конечно, нельзя пренебрегать публичной стороной иудаизма, синагогальным богослужением и общественными институтами (см. главу 6). И верно, что следует помнить о голосе отдельного человека[53]: скажем, библейские псалмы, да и ряд других библейских молитв доносят до нас именно личную духовность. Однако если ограничиваться этими сторонами религиозности, получится зияющий провал в середине. Это место, которое принадлежит семье и дому.
Место семьи в сердце иудаизма отражает прочное место семьи в человеческом обществе: большинство людей рождаются и растут в семье, а с годами создают собственные семьи. Семья – это единица, которая лежит в основе юридических и фискальных структур. Дома и квартиры для семей – одна из важнейших частей городского ландшафта. Правда, в современном мире эти устои несколько пошатнулись, но наши деды и уж тем более прадеды были знакомы с ними очень хорошо.
Конечно, не все так просто. Интересы семьи часто приходят в столкновение, с одной стороны, с запросами личности, а с другой – с требованиями коллектива (государства или общества в целом). Западная цивилизация обычно оплакивала тех, кто был сокрушен семьей (вспомним хотя бы «Ромео и Джульетту»), и восхваляла героев, которые отдавали себя служению обществу (например, воинов и рыцарей). Все это совершенно чуждо иудаизму. До эмансипации евреев не призывали умирать и воевать за государство, и у них не было оснований отождествлять себя с его требованиями: скорее уж, эти требования воспринимались как враждебные. Зато дома, у семейного очага, евреи обретали ощущение смысла и полноты, делая все, чтобы его защитить. В конфликте же индивида с семьей они обычно становились на сторону семьи.
Лишь начиная с XIX века европейские и американские евреи стали усваивать идеалы большинства, подчиняться тем же юридическим и политическим требованиям. Их стали призывать на военную службу (или они записывались в добровольцы), и многие сделали в армии неплохую карьеру. Многие пришли к выводу, что переломить судьбу в свою пользу (а часто и просто выжить на все более индустриализированном рынке профессий) можно лишь, отодвинув семью на второй план, хотя бы временно. Это нанесло по традиционным семейным ценностям удар, не меньший, чем мирным жителям причиняют тяжелые удары судьбы, погромы, гонения и войны. Отсюда же возник больший пиетет к прошлому, даже идеализация прошлого: люди тосковали по тому, какой была семейная жизнь в более невинную эпоху.
Всюду и всегда, когда предоставлялась возможность, когда гонения спадали, а благосостояние улучшалось и когда как иммигранты они осваивались в новых землях, евреи пытались восстановить структуры семейной жизни и наладить дружеский и соседский круг. Если говорить о людях обеспеченных, состоятельная еврейская буржуазия, возникшая в европейских городах, не без удовольствия обнаружила, что буржуазные ценности отчасти пересекаются с традиционными еврейскими ценностями: буржуазная жизнь также основана на семье и возвеличивает ее добродетели. Состоятельные евреи в Европе XIX века создали уникальное сочетание еврейской и буржуазной культуры, что можно проследить по литературе и живописи того периода
