Тогда, выйдя на лестничную площадку и увидев трафаретный номер на стене, я узнал, что последнее время находился на восемнадцатом этаже. Как и в тюремных блоках, на лестнице не было окон; все помещения освещались электрическими светильниками, так что нельзя было точно понять, день сейчас снаружи или ночь (одна из «достопримечательностей» тюрьмы особого режима: в случае побега заключенных, электричество отключалось и вертухаи с приборами ночного видения выходили на охоту…). «Мертвые коридоры»…
Я не знал, что с моими товарищами и где они… Тогда, поднимаясь по лестнице вслед за пришельцем по имени Иуда, я ничего не знал…
Шерш, Кхан, Хшио, Аша, Феш, Зихт… друзья мои, мои боевые товарищи! Где вы? Держитесь ли еще? Живы ли?
…я не знал даже — в действительности ли все это происходило со мной или фантастический побег был плодом моего свихнувшегося сознания, болезненным сном, бредом…
Сами посудите: пришельцы; какие-то чудесные устройства, игнорирующие законы физики; загипнотизированные охранники… — как тут не усомниться в собственном разуме?
— Почему ты помогаешь мне, Иуда? — спросил я пришельца, в первый раз назвав его по имени.
— Потому, что должен, — ответил тот и открыл дверь, за которой все заливал яркий солнечный свет. — Идем, Шиаб! У нас мало времени.
Вслед за Иудой я вышел на крышу тюремного корпуса. Солнце, похоже, стояло высоко — так мне показалось. Я так давно не видел солнечного света, что мои глаза совершенно отвыкли от него. Едва я оказался снаружи, солнце ослепило меня; глаза тотчас затянуло влажной пленкой. Не удержавшись, я встал на четыре ноги, задрав головогрудь и зажмурив глаза; я вытянул руки в стороны и несколько раз набрал и опорожнил легкие. Постояв так несколько долгих мгновений, я попробовал осмотреться: смотреть было больно. Поначалу я смог полностью открыть только нижнюю пару глаз, под жвалами, — верхние — почти ничего не видели. Небо было ярко-сиреневого цвета; солнце стояло чуть позади и слева. Я старался не смотреть на него. Впереди была плоская, обнесенная невысоким парапетом крыша тюрьмы, а за ней вдали — небо, по которому плыли стайки бледных перистых облаков; где-то совсем рядом прокричала птица. На мне было худое тюремное рубище, сквозь которое я тотчас же, всем телом ощутил прохладную свежесть: была середина весеннего дня.
Мой спаситель не торопил меня. Пришелец стоял рядом и терпеливо ждал, когда я смогу двигаться дальше.
Наконец, мои глаза стали разбирать окружающие детали, и мир проступил сквозь водянистую пелену слез.
Вокруг повсюду виднелись какие-то короба и трубы, навесы с кондиционерами невысокие мачты с антеннами. Ничего, что могло бы сойти за обещанный пришельцем «транспорт», я не заметил.
— Что дальше? — спросил я.
— Идем! — позвал пришелец и уверенно зашагал в сторону. Только теперь я заметил легкое подрагивание воздуха над относительно ровной частью крыши. Подобное можно видеть в жаркий летний день над сильно нагретой солнцем поверхностью (например, над дорогой), но здесь, при столь ощутимой прохладе это, обычное, на первый взгляд, явление выглядело странным. Марево имело подозрительно правильную форму: нечто расплывчато-овальное; кроме того, присмотревшись, я заметил, что находившиеся за подозрительным маревом предметы сквозь него почти не были видны (вернее, были, но как-то неправильно).
Иуда быстро подошел к мареву и…
…исчез в нем.
— Поспеши, Шиаб! — послышался голос пришельца, ставшего невидимым. И я поспешил.
Я не стал ничего спрашивать и медлить; быстро осмотревшись по сторонам, я уверенно двинулся к мареву и сам не заметил, как оказался внутри «транспорта» Иуды.
Это не была кабина фантастического звездолета, не капсула, не болид и уж точно не самолет или вертолет… Как мне описать это? Попробую так: войдя в марево, я оказался в некой податливой среде… как гель или что-то вроде того. Как я уже сказал, я не заметил, как оказался внутри. Только что был снаружи и вот уже как бы подвешен внутри: ноги, незаметно для меня самого, оторвались от крыши (словно я «взошел» по воздуху). Секунды спустя, после мой вес распределился на «невидимой подушке». Вокруг меня была прозрачная желеобразная масса, которая обволокла мои ноги и головогрудь. Я попробовал переместиться, но это мне не удалось, — каждая из шести моих ног прочно увязла в «геле» и, хоть я и мог ими шевелить, чтобы размять, но сдвинуться в сторону у меня не получалось. При этом я мог свободно шевелить всеми шестью руками, — как только я прилагал усилие, чтобы согнуть или разогнуть одну или несколько рук, «гель» вокруг них становился жидким как вода (но, что удивительно, вовсе не мокрым!). Немного побарахтавшись, я успокоился и только теперь задался вопросом: как я дышу? и тут же понял, что «гель» не проникает ни в дыхательные, ни в обонятельные сфинктеры. Наоборот: «гель» образовал что-то вроде трубок, по которым поступал свежий воздух, пахнувший крышей — смолами, окисленным железом и сухим бетоном; моих глаз вещество тоже не касалось. Несколько раз, открыв и закрыв рот, я убедился, что и это безопасно, — окружающая масса образовала вокруг рта и жвал заполненную воздухом полость.
