Иуда Искариот — предатель или святой - страница 37

Возвращаясь к роли сатаны в евангельской трагедии, мы невольно приходим к мысли (если, конечно, предположить, что сатана действительно вошёл в сердце одно из учеников), что «князь мира сего» принял самое деятельное участие в исполнении пророчеств как ветхозаветных пророков, так и самого Иисуса: ведь одним из исполнителей пророчеств стал Иуда, действующий по указке сатаны! Мог ли сатана, вечный, непримиримый враг Сына Человеческого, оказать столь неоценимую услугу Иисусу и тем самым укрепить его авторитет провидца? Могло ли это хитрейшее и коварнейшее олицетворение Зла, лелеявшее мечту о неограниченном владычестве над душами человеческими и над всем миром, ещё более возвеличить имя Иисуса, и без того уже гремевшее по всей земле древнего Израиля? Вряд ли. Сатана был тонким психологом (вспомним сорокадневное пребывание Иисуса в пустыне и искушения, которым сатана подверг его) и потому отлично понимал, какой негативный резонанс у единоверцев произведёт неисполнение пророчеств, произнесённых самим Иисусом — при таком развитии событий галилейский пророк наверняка прослыл бы среди израильтян лжецом и авантюристом. Следует полагать, что для сатаны важна была не столько смерть Иисуса, сколько чёрное, несмываемое пятно на его святом и чистом имени — это позволило бы ему заработать несколько очков в борьбе с силами Добра, более того, могло бы (как знать!) серьёзно повлиять на исход извечного противостояния Бога и сатаны и даже решить его судьбу. Не способствовать исполнению пророчеств, а всячески препятствовать ему — вот что логично было бы для сатаны, отвечало бы его интересам и целям.

Таким образом, использование Иуды в качестве инструмента для физического устранения Иисуса было не только нецелесообразно, но и прямо противоречило бы замыслам сатаны[89].

Ещё один нюанс. Вспомним слова Петра из Деяний апостолов об Иисусе, «по определённому совету и предведению Божию преданного» (Деян. 2:23). Не кажется ли явно противоречивым, что одну и ту же мысль, мысль предать Иисуса, вложили в сердце Иуды одновременно и дьявол, и Господь Бог? Вполне очевидно, что, если эту мысль вложил в Иуду Бог-Отец, то дьявол (сатана) сделать этого уже не мог — и наоборот. Где же истина? На одной чаше весов свидетельство Петра, которого цитирует Лука, автор Деяний; на второй утверждение Иоанна о том, что «диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его [Иисуса]» (Ин. 13:2).

Однако никакого противоречия здесь нет. Мы уже установили, как следует понимать слова «один из вас диавол» — именно: как аллегорию, иносказание. По крайней мере, такое толкование слов «сатана», «диавол», «веельзевул» в новозаветных писаниях используется не раз. Однако имя Бога, Господа, Отца в качестве аллегории не встречается никогда и используется исключительно в буквальном, прямом смысле. Аллегория — это всегда некое сравнение, параллель с чем-то и кем-то, своего рода уподобление кому-то. Если мы называем человека «дьяволом», то подразумеваем в нём определённые черты и свойства характера, родственные «дьявольским». Напротив, Господь Бог никаким сравнениям не подлежит — хотя бы потому, что Он не сравним ни с кем и ни с чем по определению: Он выше любых сравнений и аллегорий. Вряд ли кто-либо будет оспаривать это. Отсюда следует, что не дьявол руководит помыслами Иуды, а Бог-Отец.

Итак, мы приходим к выводу, что свидетельства евангелистов о вхождении сатаны в сердце Иуды не соответствуют действительному положению вещей. Как же понимать эти свидетельства? Ответ может быть только один: иносказательно. Вероятно, Иуда, готовясь к решительным действиям, испытывал сильную душевную борьбу (шутка ли! предать на мученическую смерть самого Учителя), и следы этой борьбы наверняка отражались на его поведении, в выражении его лица, в репликах и жестах. Скрыть своё состояние Иуда не мог — ведь он был обычным человеком, подверженным сомнениям и угрызениям совести. Свидетельства евангелистов относятся как раз к тем моментам времени, когда Иуда предпринимает решительные шаги (сговор с первосвященниками и ночь накануне ареста) — именно в эти моменты Иуде приходилось испытывать страшные душевные муки. От взоров евангелистов не укрылось его состояние, которое они описали в меру своего понимания, использовав при этом аллегорию.