— Почему именно вы оказались в центре событий, а не московские специалисты или челябинские?
— Получилось так, что астрономы из Коуровской обсерватории Уральского федерального университета тихо ушли в кусты. Заявили, что пролетел лишь какой-то килограмм и сгорел в атмосфере. Комитет РАН по метеоритам, в который я вхожу, стали с первого дня донимать просьбами о комментариях, и там сказали: «Вот на Урале есть Гроховский, его и спрашивайте». Сдали с потрохами. Так все внимание было переброшено сюда. Через 50 минут после пролета мне пришлось давать первые комментарии, а к вечеру меня уже возили на машине по разным студиям.
— Какое название метеорита все-таки правильное — Чебаркуль или Челябинск?
— Сначала мы назвали его Чебаркуль, потому что найденное вещество имеет право называться по ближайшему населенному пункту. Но через два дня поменяли название на Челябинск, когда поняли, что именно вблизи этого города просыпалась масса осколков. Хотя, честно говоря, мы вообще не имели права никак его называть, поскольку это прерогатива номенклатурного комитета международного Метеоритного общества. Заявку туда формально имеет право подать только Институт геохимии и аналитической химии имени В. И. Вернадского РАН, куда мы отправили образец вещества экспресс-почтой. В тот же день туда доставили вещество экспедиции ГЕОХИ. Там провели классификацию по соотношению элементов, установили тип метеорита и степень ударного метаморфизма. На основании этих исследований заместитель председателя комитета по метеоритам Михаил Назаров и его коллега Дмитрий Бадюков написали заявку и адресовали в вышестоящую инстанцию. Поскольку случай был экстраординарный, то через несколько недель номенклатурный комитет уже включил метеорит в реестр, сохранив название — Челябинск. Замечу, что обычно эта процедура занимает где-то полгода.
— Как дальше продвигались исследования?
— Когда начала поступать информация с мест, что под Челябинском находят много образцов, мы отрядили на поиски вторую группу. 23 и 24 февраля еще четыре отряда выдвинулись на поиски фрагментов. Наш сотрудник Миша Ларионов разбил территорию в 50 квадратных километров от Челябинска до Чебаркуля на четыре участка, которые группы должны были прочесать на лыжах за два дня. Что в итоге? Например, группа Олега Митрясова вообще ничего не обнаружила в том районе, где сейчас продолжают находить крупные фрагменты. На другом участке группа просто не сошла с места — ходили по одному полю и собирали мелкие фрагменты. Но самой интересной оказалась работа группы Лени Александрова. Они нашли наиболее красивый, на мой взгляд, образец. Долгое время он был и самым крупным — 1,8 килограмма. Он не разрушен, и у него есть все признаки классического отдельного метеоритного фрагмента. Когда его привезли к нам, у него еще запах был особенный — паленого кремнезема. Так пахнет в литейном цехе, когда там делают отливки в песчаные формы.
В итоге мы собрали 600—700 образцов общим весом около четырех килограммов. Крупных осколков было не так много, но для лабораторных исследований на первое время вполне хватало.
— Что удалось на первых порах узнать про каменного гостя?
— Вначале нам следовало определить его свойства — магнитные, термические. Понять плотность, чтобы рассчитать баллистику. Мы выявили, что у него аномально низкая прочность. Когда испытывали образцы на сжатие, они буквально рассыпались. В структуре было много темных прожилок, так называемых ударно-стеклянных. В основном разрушение шло по ним.
— Известно, что и американцы работали с мелкими образцами. Как они-то их раздобыли?
— Уникальная ситуация! Вещество в первые же дни разошлось по всему миру. Как? Может быть, через журналистов. Туда же все слетелись. Ходило много разговоров о том, что кто-то что-то продает. Вывезти образчик не составляло проблем.
— Это законно?
— Вопрос спорный. Как раз после этого в России поднялась волна юридических разборок — имеет ли право человек продавать и вывозить за границу образцы метеоритного вещества. Толкуют двояко, но до сих пор считалось, что этот материал подпадает под охрану закона о недрах и должен быть достоянием сугубо научных коллективов. Однако такая позиция привела к тому, что в 90-е годы в комитет по метеоритам вообще не поступало находок. Все разговоры сводились к деньгам, которых у ученых не было. Потом уже выработали такую тактику: объяснили продавцам и покупателям, что метеоритом можно назвать любой кирпич, а вот авторитетно установить внеземное происхождение камня, его природу, дать ему имя, классифицировать, написать заявку в номенклатурный комитет вправе только ученые. За эти услуги предлагали отдавать 20 процентов вещества науке.
