Но, с другой стороны, хочется ему ходить, так пусть и ходит.
– Неспокойно мне, – сказал наконец старший из путешественников, останавливаясь около воспитанника. В темных глазах бывшего наемника плескалась тревога.
– А в чем дело? – спросил Харальд, поворачивая птицу так, чтобы мясо не подгорело.
– Да плохие это места, – вздохнул Гуннар, усаживаясь. – Стихийные существа тут шалят иногда…
– Кто?
– Духи, если по-вашему.
Харальд невольно отметил про себя оговорку «по-вашему».
– И что, это опасно? – поинтересовался он.
– Еще как, – кивнул Гуннар. – Когда мы шли к нид, на север, то в этих местах, чуть южнее, погиб мой друг. Хегни Весельчак. Его убил исполин. Порождение земли.
– Исполин? – Харальд словно покатал на языке новое, странное слово, пробуя его на вкус. – А что он… Кто он такой?
– На этот вопрос смог бы ответить только маг, – развел руками Гуннар. – Эй, эй, пора птичку снимать!
Харальд поспешил спасать ужин.
Ночь, вопреки опасениям, прошла спокойно, и утром путники, позавтракав остатками тетерева, двинулись в дорогу. Преодолели широкую котловину, заросшую светлым, до боли в глазах, березняком.
А когда взобрались на невысокий холм конической формы, в лицо людям неожиданно пахнуло холодом…
Харальд не успел испугаться, лишь смутно удивился – откуда посреди леса водопад? Стена бликующей воды падала прямо из воздуха и обрывалась, не доходя примерно аршина до земли. Не было слышно плеска, и даже птичье пение куда-то подевалось.
– Отходим, – тихо, одними губами, проговорил Гуннар. – Может, он нас не заметил.
Юноша послушно шагнул назад, но с висящим в воздухе лоскутом воды произошла странная метаморфоза. Прозрачная до сих пор поверхность замутилась, заколебалась словно под сильным ветром. На миг через жидкость проступили очертания искаженного яростью лица.
Огромная капля с хлюпаньем упала на землю. Но не впиталась, как можно было ожидать, а потекла вверх по склону, словно блестящий исполинский слизняк. За странной тварью оставался след выдранной с корнями травы.
– Бежим! – крикнул Гуннар, и крик, словно удар, сорвал юношу с места.
Они помчались, не разбирая дороги. Хрустели под ногами ветви, воздух овевал разгоряченные лица, в ноздри забирался запах молодой березовой листвы, сильный до тошноты…
Они бежали долго.
Когда ноги отказались служить, а в груди появился мерзкий хрип, Харальд остановился. Ухватился за подвернувшееся дерево и нашел силы обернуться. Преследователь, вытянувшись огромной змеей, неторопливо тек за беглецами и, несмотря на видимую неспешность, почти не отстал.
– Вперед, – прохрипел Гуннар, дергая воспитанника за рукав.
– Нам не уйти, – ответил тот почти спокойно.
Водяной поток, двигающийся целенаправленно и разумно, внушал чудовищный ужас. Харальд ощутил, что его преследует сила, от которой невозможно укрыться, которой невозможно противостоять.
Он готов был броситься навстречу странному существу, лишь бы покончить с воцарившимся внутри страхом. Но ноги отказались слушаться, а мысли спутались.
И тут в голове прозвучал голос. Тихий, но такой, что не услышать его было просто невозможно…
Харальд слушал этот голос, прижавшись спиной к дереву и глядя разучившимися моргать глазами на подползающую, маслянисто блестящую ленту.
«Готов ли ты встретить врага лицом к лицу? – спросил голос. – Или предпочитаешь корчиться от страха, готовясь к смерти?»
Харальд хотел ответить, что да, да, хочу встретить лицом к лицу!
Но сжатое судорогой горло не повиновалось, силы нашлись только на то, чтобы сделать совершенно бессмысленный кивок. Но тот, кто говорил изнутри, понял ответ.
«Тогда иди и сражайся!» – сказал тихий голос и пропал, растворился в хаосе обычных мыслей. Но и беспорядок куда-то исчез. Все стало вдруг ясно и понятно. Ужас сгинул, будто туман под ветром, тело вновь повиновалось хозяину.
Харальд рассмеялся каким-то не своим, булькающим смехом, поудобнее перехватил рогатину и шагнул вперед. Навстречу врагу. А тот был уже близко, не далее чем в двух саженях.
За спиной сдавленно ахнул Гуннар. Но Харальду было не до него.
Он готовился к сражению. Пусть к недолгому, бессмысленному, которое закончится неотвратимым поражением и смертью. Ему было все равно.
