Павел еще не успел среагировать на изменившуюся ситуацию, а непонятно как успевший оказаться рядом Семенов уже вытянул его из кабинета.
— Все-все, считай, аудиенция окончена. Остальное мы как-нибудь сами, — он повел лейтенанта по пустому коридору. — Значит, так, Говоров Павел. Сейчас идем ко мне и пообщаемся. Прорвемся, — совсем не по-уставному подмигнул он младшему по званию.
Они покинули здание и на той же черной машине выехали из величественных ворот.
Поздняя ночь, как оказалось, вовсе не самое спокойное время для ведомства, которое представлял улыбчивый майор.
— Входи, Павел, — пригласил он гостя, войдя в небольшой кабинетик. Где, на каком этаже и даже в каком районе столицы он находился, Говоров так и не понял. Но явно, не на знаменитой Лубянской площади.
Никакой помпезности, скорее, похоже на школу Осоавиахима при домовом комитете.
Ободранный диван. Зарешеченное окошко, лампа в сто свечей под засиженным мухами абажуром. Стол и три стула. Вот и весь интерьер. Не считая огромного, во всю стену, сейфа. Матерого, еще царского. А вот обязательного портрета вождя над столом не оказалось. Висел только легкомысленный плакатик, предлагающий хранить деньги в сберегательной кассе. Мордатый колхозник в косоворотке, скалясь, будто сглупа хватанул стакан уксуса, сжимал в мозолистой руке пачку карбованцев. «Заем…»
— Вот. Это и есть наше логово, — Семенов точным броском вбросил фуражку на одиноко торчащий из стены гвоздь.
Павел присел на стул и приготовился к продолжению. А вот хозяин замер на пороге и внимательно, словно сканируя сектора, осмотрел кабинет. Видимо, удовлетворенный увиденным, расслабился и занял свое место за казенным, с традиционным зеленым сукном, столом.
— Отвечаю на незаданные вопросы, — опередил Семенов раскрывшего было рот лейтенанта.
— Первое — принято решение создать особое подразделение истребительной авиации, которое будет обеспечивать безопасность передвижения высших лиц государства. Твоя кандидатура получила одобрение на самом высоком уровне. Скажу больше. На высочайшем. Усек? То-то.
Однако. Сам понимаешь, дела такие с кондачка не решают. Правильно? Пока создадут оргштатную структуру, то да се. Поставят технику, обеспечат. В общем, время.
А держать тебя, мил человек, в запасе неразумно. Вот и было принято решение. Послужить тебе пока у нас. Не корчи из себя чучело совы. Нормальная служба. Отдел по специальным операциям. Звучит? А то… Кого ни попадя не берут.
Вопрос второй. Почему тебя? Правильно. Нет у тебя, мил человек, ни подготовки, ни знаний. А есть то, чем ты моих орлов сделал. Проглотил бы, глядишь и обошлось, хотя… я и не знаю где бы ты тогда эти месяцы своего самолетика дожидался? Подсказать? Ну, смотри.
А так, и проверка, и польза родине. Логично?
— Не перебивай старших, — шутливо прихлопнул папку, лежащую на столе, Иван Пантелеевич. Вот, кстати, и дело твое. Хочешь глянуть? Ну и правильно, многие знания — многие печали.
И последнее, по порядку, но не по значению. Тут некоторые считают нас почти вурдалаками, в человечьем образе… Так вот. Заруби на носу. Говорю один раз. Я, Иван Пантелеевич Семенов, ни одного хорошего человека в расход не вывел. В этом я могу поклясться хоть на партбилете, хоть на Библии.
Есть государство. Хорошее или плохое. Не важно, но оно — мое. И есть его враги. Так есть, и так будет. И даже через пятьдесят лет, и через сто. А Государство и справедливость несовместимы.
Но, поскольку в своем деле я лучший, то могу себе позволить воевать с самыми матерыми врагами этого государства. И иметь такую роскошь, как чистая совесть.
Павел тупо уставился на майора: — Да что вы, Иван Пантелеевич, — наконец выдохнул он. — Какой из меня, даже не знаю, как сказать… Я же летчик. Мне без неба…
— Стоп, это ты Катерине расскажешь, если случай выпадет… А мне сопли по паркету не стоит размазывать. И так скользко.
— Значит, ты летчик?
— А я, что, по-твоему, контрразведчиком родился? Может, я писателем стать хотел. И что? Мне теперь прийти в тот кабинет и вот так сказать: — Я писатель, мне без книг нельзя?..
— Знаешь, Паша, как сказал один, кстати, писатель с большой буквы. Ты его, может быть, не читал, но не суть… Так вот, сказал он, Паша: "…Плохо не то, что человек смертен, плохо то, что он внезапно смертен…"
