Лебедев с интересом читал непривычные названия тихоокеанских островов: Кахупу, Колоа… Наискось перелетели большой остров Пахаро. Белые кучки домов прятались среди лиловых групп насаждений. Потом опять открылась необозримая ширь океана.
Через полтора часа на горизонте показалась полоска земли. К стрелке на карте приближался остров Оаху. И Лебедев вскоре увидал под самолетом Гонолулу, знаменитый перекресток тихоокеанских путей сообщения, порт, от которого во все стороны расходятся десять пароходных линий, узел, связывающий пароходами Австралию с Канадой, Японию с Центральной Америкой, Индию с Соединенными штатами. Лебедев увидал правильно, будто ножницами, четко вырезанную бухту. Она была набита пароходами всех стран. По берегу бухты теснились склады и доки. Лебедев вспомнил справку энциклопедического словаря, что Гонолулу вывозит табак, кофе, сахар и шерсть. Усмехнулся: «Ну какой тропический порт не вывозит табаку и кофе?..»
В привычной позе Лебедев склонился над рычагами управления. Мотор мягко гудел. Кругом была пустота. Гонолулу остался позади. Теперь воздух, небо и вода сливались в одно необъятное пространство. Показалось Лебедеву, что нет ничего во вселенной, а есть только громадная необъятность, пустота, и в ней не летит, а висит неподвижно гудящий самолет с двумя людьми.
Но что это? Впереди «Красной звезды» в воздухе показалась белая точка. Лебедев тревожно спросил:
— Штурман… Видишь?
— Самолет нашим курсом, — спокойно ответил Гуров.
Через две минуты Лебедев получил записку:
«Привет Лебедеву, моему попутчику…»
— В чем дело? — непонимающе спросил Лебедев.
— Только что принял такую радиограмму. Это только начало. Конца ее не разберу: у меня шалит радио.
На небольшом участке опытного поля агроакадемии ранним утром собрались Бутягин и Груздев со своими ассистентами и представители специальной комиссии.
Ясное утро обещало, что за ним последует жаркий весенний день.
— Все готово, — отрапортовал Голованов Бутягину. — Признаться, у меня даже дух захватывает, как подумаю про машину.
Бутягин с Груздевым сделали последний осмотр поля. Для опыта бралась неширокая площадь в 2 тысячи квадратных метров, заранее удобренная лучшим суперфосфатом марки «Р-1». По расчетам, большая модель машины «Урожай» должна была двигаться со скоростью пяти метров в минуту.
Бутягин поправил пенсне и задумчиво посмотрел на небо, где одиноко таяло розовое облачко:
— Жаль, что Антоши нет с нами! Он нашел бы слова ободрения и радости. Волнуюсь я, Владимир Федорович.
— Давайте начинать, — дернул сзади за рукав Бутягина Голованов, сгоравший от нетерпения.
— «Начнем, пожалуй…» — шутливо пропел Груздев.
Потом лицо его сделалось необычно серьезным. Он почувствовал неизъяснимое волнение, которого раньше никогда не ощущал.
— Пойдемте к машине, — едва слышно произнес он.
У большого здания склада, примыкавшего к лабораторному корпусу, дежурила охрана. Это была предосторожность, которую, по совету Лебедева, осуществлял Бутягин.
— Ах, Антоша!.. — опять вспомнил о своем друге Бутягин.
Члены комиссии осмотрели печати на дверях. Бутягин протянул Груздеву ключ:
— Отпирайте.
Двери медленно, со скрипом открылись.
— Ну, выкатывайте, товарищи!
Рабочие осторожно вывели машину. «Урожай» представлял собой небольшую кабину, посаженную на гусеничный ход. Впереди помещалось управление, как на тракторе. Вверху, на невысоких разборных мачтах машины, помещалась тройная приемная энергоантенна.
Бутягин, протирая пенсне, давал присутствовавшим членам комиссии краткие пояснения действия машины:
— С помощью переменного электротока очень высокой частоты в специальных стержнях возбуждаются продольные «ультразвуковые» колебания. С ними раньше много работал Вуд. Для того чтобы стержни не разлетелись под влиянием этих колебаний, нам с товарищем Груздевым пришлось много времени потратить на подыскание соответствующего материала. Я уже упоминал, что в лабораторных условиях первые опыты мы производили с алмазными стержнями. Впоследствии для большой модели мы изготовили стержни, вернее — концы стержней, из кристаллического карбида бора, не уступающего по твердости алмазу.
