На закуску были предложены маринованные миноги. В воскресенье они купили на рынке ведро свежих миног — из Нарвы, как с сильным акцентом сказала грузная мадам, — после обеда поджарили рыбу, а потом под руководством Эрки замариновали.
— Поглядите на него, сначала рыбкой вился, теперь рыбку готовит, — пошучивал Карл Пеэтсон. Кандидат в зятья пришелся ему по душе. Честно говоря, ему нравилось все, что касалось его любимицы — старшей дочки.
— Ну? — произнес Карл Пеэтсон, ласково глядя на свою Монику.
Моника сжала руку кандидата в женихи, тот откашлялся и произнес немного слишком торжественно:
— Судя по всему, вы станете дедушкой и бабушкой.
Карл Пеэтсон, который узнал новость уже днем, достал из-за ножки стола бутылку шампанского и поставил ее на стол. Мерле принесла фужеры. На лице Анне-Май отразились радость и удивление, но на глаза навернулись слезы.
— Могла бы со своей новостью дяди Йокса дождаться, хотела бы я увидеть его физиономию, наверняка была бы такая же безучастная и скучная, как когда он по радио сигнал точного времени слышит, — съязвила Мерле.
Раздался звонок в дверь.
— Наслаждайся теперь до тошноты его физиономией, — поддразнила Моника.
— Послушай, какая-то странная карга спрашивает тебя, папа, — сказала Мерле, ходившая открывать дверь.
Карл поднялся, отер салфеткой губы и вышел в коридор. Семейство в молчаливом ожидании сидело за столом. Пенистый напиток был разлит по фужерам, и все надеялись, что потенциальный дедушка произнесет подобающий моменту тост.
Карл вернулся в комнату не сразу. Он был явно не в себе и держал кончиками пальцев — будто опасаясь, что может подцепить какую-нибудь заразу, — синюю сотенную.
— Старуха хоть и спросила Пеэтсона, но не меня, а вовсе пришла вернуть Йоксу деньги, — сказал Пеэтсон.
Карл Пеэтсон положил купюру на телевизор, сел за стол и уставился в тарелку, на которой лежали кусочки миноги. Кусочков было три, желтовато-коричневая жидкость медленно растекалась по дну тарелки. Громко тикали стенные часы с гирями. В комнате было очень тихо.
Наконец Карл поднял глаза и сказал:
— Эта старуха была соученицей Йокса, это Леа Линдепуу. Я помню ее со школы. Хотела актрисой стать… сейчас выглядит на все семьдесят. Не пойму, что может связывать ее с Йоксом… но речь у нее как у пророчицы какой… Этих пророков в последнее время развелось, как… — Карл подыскивал сравнение, но никак не находил.
— Болтают, что в голову взбредет, а люди верят, — хмуро добавил он.
В другой комнате вдруг зазвонил телефон. Через стену проник настойчивый, все усиливающийся как сигнал тревоги звонок. Но никто не шевельнулся, никто не пошел отвечать. В конце концов встала Анне-Май и, ворча под нос, торопливо направилась в соседнюю комнату.
Вернувшаяся Анне-Май была белая, как полотно. Неуверенно, медленно, лихорадочно подыскивая нужные слова, она подошла к мужу и положила руку ему на плечо.
— От всего сердца сочувствую… твой брат мертв, — с натугой выдавила она из себя.
Никто не проронил ни слова. Да никто и не знал, что сказать.
Анне-Май пояснила:
— Какой-то лихач сбил его на переходе. Это произошло уже утром. Эллен узнала об этом только сейчас. Они выезжают. Очевидно, останутся у нас на ночь.
Неожиданно раздался сильный и резкий стук в окно. Вздрогнув, с раскрытыми ртами, все повернулись к окну. За стеклом стояла старая женщина, похожая на оборванку. По ее движениям было понятно, что она хочет сказать нечто важное. Передать какое-то сообщение.
Мерле подошла к окну, толкнула створки и заговорила с женщиной как с малым ребенком:
— Послушайте, не мешайте нам, идите спокойненько к себе домой.
И старуха пошла, но через секунду уже на расстоянии послышался ее пронзительный крик. Слов было не разобрать, Мерле захлопнула окно, в последнее мгновение оттуда прозвучало отчетливое словосочетание: начало конца.
— Она сказала «начало конца», — испуганно и почти шепотом повторила Моника.
— Мало ли что она сказала, — отрезал Карл. — Теперь вообще слишком много болтают.
— Вот смотрите, — вдруг заговорил Эрки. — Когда те самолеты врезались в небоскребы, я как раз был здорово простужен и лежал с высокой температурой. Со скуки включил телевизор на финнов, а там показывали небоскреб, охваченный дымом. Я сразу сообразил, что это Нью-Йорк. Долго показывали общий план горящего здания без каких-либо комментариев. Я подумал, какого черта, решил, что это какой-то черный юмор или дурацкий фильм. Тут второй самолет врезался. Я вдруг понял, что это все правда и происходит именно сейчас… Не умею описать свои чувства… Вроде как что-то хотело вырваться, высвободиться из меня — и я не мог этому препятствовать… Накинул халат и вышел на лестницу. Мне надо было поговорить с кем-нибудь. С верхнего этажа спускался русский старик. Попытался как-то изъясниться с ним на ломаном языке. Но он лишь ответил: вот и правильно, так им и надо… Только тогда я вспомнил об изобретении телефона. Вернулся в комнату и позвонил другу…
