В самом черном сердце звенит убийственный звон,
В самой глубокой тени, где не сияет свет.
Его убийство должно быть потопом,
Выпустит ярость Убийцы богов,
Утопит мир в морях крови,
Сожжет все волнами огня.
На Севере ждет этот Рок,
Манит, как мотылька на пламя,
Обещая жизнь бесконечной ненависти,
Кровавую вечность, позабытую ярость.
И разгорится в огне ярости,
Рожденный из крови в лоне гнева,
Дитя резни, проклятый навек,
Несущий гибель эльфу-королю.
Каледор издал громкое шипение и вырвался из хватки Аэнариона. Он рухнул, как пустая одежда, безжизненно растянувшись на полу. Эльфийские лорды рванулись вперед, чтобы помочь упавшему магу, но Король-Феникс не удостоил своего друга взглядом. Выражение обреченности скользнуло по его лицу, когда они объявили, что Каледор все еще жив. Аэнарион кинулся к входу в шатер, разбрасывая эльфов перед собой. Он стоял снаружи на охваченном морозом камне и указывал на звезды Севера:
— Вон там находится Оскверненный остров, где стоит темный алтарь кровавого Кхаина! Там я найду его подарок, погруженный в ту черную святыню; Убийцу богов, Сеятеля вдов, Гибель Миров. Ни оружие, сделанное смертными руками, ни самыми великими жрецами Ваула, трудившимися в течение тысячи лет, не может утолить мою месть. Тогда я подхвачу клинок, сделанный самим Ваулом для самого Кроваворукого, и с ним я разобью демонов.
Все были слишком поражены ужасом, чтобы возражать Аэнариону, кроме Эолорана Анара, который когда-то создал штандарт, теперь лежащий в лохмотьях, отважившегося положить ладонь на руку Короля-Феникса.
— Разве вы не слышали слов Каледора? Ни один смертный не может владеть Мечом Кхаина. Это не подарок, но проклятие, посланное, чтобы соблазнить нас на путь ненависти и войны. Нет мира, способного выдержать такую вещь. Вы обречете не только себя, но и все будущие поколения. Не спешите, мой король, умоляю вас! Умерьте свой гнев с мудрым суждением, которое вы выказали прежде. Не лишайте нас будущего в мгновение гнева!
Аэнарион не слушал и отбросил захват Эолорана, опрокинув друга на твердый пол.
— И вы не слышите мои слова! Не может быть никакого будущего, пока демоны бродят свободно. Вы советуете раскол. Мир должен быть завоеван в войне, и если мир есть выигрыш, то война должна вестись теми, кто хочет бороться. Я — ваш король, не тиран, и я освобождаю вас всех от таких присяг, поскольку вы поклялись мне. Когда я вернусь, я все еще останусь вашим королем, и хотите ли вы последовать за мной или вашим собственным путем, я оставляю на вашей совести.
К этой речи собрались драконы, высовываясь над головами эльфов. Теперь Аэнарион повернулся к Индраугниру.
— Я прошу тебя перенести меня на Север; на Оскверненный остров, чтобы я мог поднять Меч Кхаина и навсегда освободить и моих людей, и вас от угрозы демона. Не считай приказом, что должен нести меня, поскольку, если не хочешь это делать, я пойду пешком.
Индраугнир не тратил впустую времени на ответ:
— Так ты ищешь клык, как у меня, мой друг? Оскверненный остров — слишком долгое путешествие для одиночки с крыльями; я бы не пожелал такого одинокого похода другу. Темные Боги, что теперь жаждут нашего мира, не слепы, и боюсь, будут те, кто будут стремиться помешать твоему путешествию. Когда я решил быть твоим союзником, я поклялся бороться рядом с тобой, к счастью или к несчастью, и мое желание не изменилось.
Все ошеломленно смотрели, как Аэнарион усаживался в трон-седло Индраугнира. Некоторые вскрикивали от страха, полагая, что Аэнарион не вернется из его страшных поисков. Они заплакали, поскольку Индраугнир поднялся в небо тремя могучими взмахами своих крыльев. Дракон и король сделали круг над лагерем и затем повернули на север и исчезли в ночи.
Ночь и день и ночь они летели под звездами и солнцем, через ясное и облачное небо. Горы и вулканы остались позади, и свободные равнины и поля западного Ултуана лежали под ними. На Западе блестел океан; на Востоке искрилось Внутреннее Море, и между ними возвышались Кольцевые горы, опоясывающие центральные земли острова. Снег покрывал их вершины, и они летели через туманы, которые покрывали пики. Аэнарион не чувствовал холода, хотя лед потрескивал на его доспехах. Его ярость подогревала его изнутри, холодное горе разлетелось в прах огнем его мстительных желаний.
