Ранний Рим испытывал отвращение к яду
Вплоть до 509 г. до н. э. в Риме правили цари. Эта эпоха не слишком хорошо известна и обычно не вызывает симпатий. Историки, впрочем, воссоздали ранний период, и, судя по их данным, политические конфликты не разрешались тогда с помощью ядов. Очевидно, что и «изначальное братоубийство» Ромулом Рема не являлось отравлением, которое экономит силы и не проливает кровь.
Итак, изначальное насилие, о котором трактует философская теория Рене Жирара, вряд ли могло выражаться в отравлении. Плутарх, напротив, приписывал мифическому основателю Рима Ромулу борьбу с применением токсических веществ. Он якобы установил законность развода мужа с женой, вытравившей плод. В дальнейшем, хотя некоторые цари являлись настоящими тиранами и демонстрировали произвол, хотя политические нравы были жестоки и позволяли, например, дочерям пускать колесницу прямо на распростертый труп отца, — яд не использовался.
В начале республиканских времен отравления в Риме случались. Однако никаких свидетельств, что они становились оружием в политической борьбе, не существует. В «Законах двенадцати таблиц», принятых в 450 г. до н. э., упоминалось преступление veneficiит. Так же как в еврейском и греческом мире, законодательство принимало во внимание реальность. Законы эти сохранились лишь фрагментарно, их восстанавливали по более поздним юридическим источникам. Считается, что меры против venefici — отравителей — содержались в Таблице VI// (впрочем, деление это позднее и искусственное). Поскольку слово venezczum означало одновременно колдовство и отравление она открывалась статьей о заклинателях. Впоследствии подобное сближение двух обвинений в юридической практике уголовного преследованияутвердилось надолго. Оно присуще византийским кодексам Феодосия 11 и Юстиниана, прошло через средневековое гражданское и каноническое право вплоть до законодательства времен Людовика XIV. В самом деле, еще. в 1682 г. королевский эдикт объединял в одну криминальную категорию отравителей и тех, кто наводил порчу. Данное сближение усугубляло вину, ибо соотносило vene/zczum с магией, незаконными искусствами. Применеине их людьми, стоявшими у власти, воспринималось как скандал уже в языческом мире, и тем большее омерзение оно должно было вызывать после торжества христианства.
Можно сказать, что законодательство середины V в. до н. э. рассматривало отравления, совершавшиеся главным образом в домашнем кругу или, как в Афинах, в рамках медицинской практики. Первое крупное дело имело место в 331 г. до н. э. в консульство Гая Валерия и Марка Клавдия Марцелла. На него обратил внимание Тит Ливий, подчеркивавший, что римский суд впервые рассматривал дело о venеczum. Знаменитый историограф писал, правда, три века спустя, и мог, следовательно, трактовать сюжет не вполне точно. Нужно пони мать, что подобное преступление совершалось и наказывалось и раньше, но в частной сфере. Юридического определения его не существовало. На этот раз ' История, касавшаяся отравления, вышла в публичное пространство. Так случилось не потому, что она касалась политической верхушки, хотя
среди погибших были высокопоставленные лица. Дело поразило Рим масштабностью нарушения общественного спокойствия. Число жертв и число виновных оказалось очень велико; было вынесено сто семьдесят приговоров. Определение vene/?cium с его двойным смыслом выдвигалось в качестве причины множества смертей, количество которых можно объяснить только эпидемией. В такой ситуации нередко всплывает подобное объяснение. Оно выражает наличие социальной напряженности и потребности найти ответственных, наказав которых общество надеется очиститься и спастись. В данном случае следствие проводилось сначала в среде рабов, однако некая служанка придала ему другое направление. Она показала на знатных матрон, интересовавшихся скорее магией, чем отравлениями. По меньшей мере, две из них, Корнелия и Сергия, принадлежали к патрицианским родам и, следовательно, были связаны с политическими кругами, в те времена, разумеется, исключительно мужскими. Последовал каскад разоблачений и, наконец, душераздирающий исход: около двадцати матрон заставили публично выпить смертельный яд, который они пытались выдать за целебное снадобье, возможно призванное противостоять распространению эпидемии. Не исключено, впрочем, что применили какой-то судебный ритуал, смысл которого впоследствии оказался утерянным. В таком случае вину матрон определил «божий суд». Очень может быть, что увеличение смертности отнюдь не было связано с ядом. Тем не менее дело позволило выявить наличие практик, восприни- мавшихея как опасные для благополучия и здоровья общества. Женщины совершали действия, считавшиеся у римлян незаконными.
