И вот, вместо того, чтобы привести в исполнение свои угрозы, я просто попросил лекаря о встрече, в чем он не смог мне отказать. Прежде всего я пожурил его за то, что, не зная ни моих истинных чувств, ни моих намерений, он так враждебно настроен ко мне, чем чрезвычайно меня огорчает. А между тем мне уже под тридцать, в этом возрасте мужчина вполне способен отвечать и за свои поступки, и за свои слова. Так вот, я питаю к его дочери самые возвышенные чувства и готов на ней жениться. И лишь с этими мыслями умоляю его не лишать меня счастья видеться с нею. Конечно же, ради своего спокойствия он вправе принять все меры предосторожности, а посему отныне репутация его дочери и мое счастье — в его руках.
Я так пылко произнес эту речь, с такой любовью и искренностью, что на лекаря она произвела сильнейшее впечатление, и ее воздействие превзошло все мои ожидания. Возражения его свелись лишь к боязни оскорбить моего отца и навлечь на себя гнев столь влиятельного человека, чья вспыльчивость хорошо ему известна. Но я легко убедил его, что в моем возрасте я вправе выбрать себе жену по собственной склонности, а приданым ей послужит ее добродетель. Что же касается отца, то я готов принять все меры предосторожности и скрою от него нашу любовь и обязательства, которые собираюсь на себя принять. Я дал ему также обещание скрывать мои чувства и от других, что, конечно же, не повлияет ни на их пылкость, ни на целомудрие. В заключение столь откровенного и искреннего объяснения я получил разрешение лекаря видеться с его дочерью. Он поставил мне только два условия: во-первых, чтобы рассеять все сомнения, я должен был немедля вступить в законный брак с его дочерью, во-вторых, на два года я должен был отказаться от своих супружеских прав, поскольку ее юность и телесное развитие вызывали у него опасения за ее здоровье. Чувства мои были столь чисты, что, не сетуя на этот приговор, который откладывал на столь долгий срок осуществление моих желаний, я счел себя слишком счастливым уже тем, что получил. Я тут же принял оба его условия и скрепил свое согласие торжественной клятвой у ног его дочери, которая, казалось, была не менее, чем я, довольна таким неожиданным оборотом дела. Мы условились, что отныне я могу свободно приходить к ним, однако, чтобы про эти визиты не прознало мое семейство, они переедут жить в другой квартал. Я взялся подыскать им удобный дом и обставил его со вкусом и роскошью. В тот день, когда они въехали в него, мы отпраздновали нашу свадьбу. Отказавшись от пышных церемоний, я, однако, позаботился о том, чтобы все приличия были соблюдены и чтобы наш брак, который должен был стать отрадой моей жизни, был заключен подобающим образом.
Вас, конечно же, должно поразить мое благонравие и долготерпение, столь не свойственные нашему распущенному веку. И все же с тех пор, как два года назад я имел несчастье скрепить эти узы, я ни разу не нарушил своих обещаний. Я был счастлив уже и тем, что в любую минуту мог видеть предмет моего обожания, заботливо наблюдать, как расцветают ее прелести, и потому терпеливо ждал установленного срока. Я всячески старался угодить ей, был с ней неизменно ласков, предупредителен, постоянно искал случая проявить свою нежность. Я стремился направить ее ум и сердце к светочам знания и благородного вкуса, призвав на помощь все свое образование и все, чему научил меня опыт. И мне казалось, что мои усилия приносят плоды. Я нанял ей лучших учителей и окружил ее самой изысканной обстановкой. Два года я пребывал на вершине блаженства, отказавшись от светской жизни, от удовольствий, свойственных моему возрасту, и даже от общества друзей, избегая всего того, что могло разлучить меня с моей избранницей, в которой сосредоточились для меня все мирские блага. Мой отец, который заметил перемену в моем поведении и привычках, встревожился и неоднократно убеждал меня открыть ему их таинственную причину. Он даже заподозрил, что любовь толкнула меня на необдуманный поступок, но его подозрения лишь усиливали мою бдительность, и я тем более успешно их усыплял.
