История одной планеты - страница 5
В романе Гаррета П. Сервиса «Колумб Космоса» (1909) восхищает идея добраться до Венеры на корабле с атомным двигателем. «На дворе» еще только первое десятилетие XX века, и лишь через два года Резерфорд начнет свои знаменитые опыты по рассеянию альфа-частиц… В остальном же в этой книге — все атрибуты того типа фантастики, который получил впоследствии ярлычок «космическая опера»: интриги, придворная возня, побеги, пленения, битвы и… когда уже порядком устали и автор, и читатель, — вполне пристойный «хэппи-энд»…
Советский читатель может судить О состоянии жанра в начале века по произведениям действительных мастеров, таких, как Уэллс. Это естественно: выжило то, что смогло выдержать проверку временем. Однако даже в названных выше рядовых книгах, составляющих «вал» ранней научной фантастики, встречаются черты, которые могут вызвать интерес. Или, во всяком случае, улыбку — особенно если относиться к ним с долей иронии.
Вы, вероятно, уже обратили внимание на повторение слова «рай» в рассказе о романах Мунро и Гриффита. Это не случайно: религиозные и мистические деятели самого разного толка никогда не упускали случая использовать укутанную облаками сестру Земли в качестве полигона своих идей. Лучшего полигона было не найти, ибо сказано в Писании: «темна вода во облацех»…
В самой Библии ситуация с астрономией обстоит из рук вон плохо. По отзывам известного астронома Скиапарелли, занимавшегося этим вопросом, упоминания о реальных небесных объектах в Ветхом Завете единичны. Притом Венера, возможно, является единственной планетой, которая удостоена чести быть «занесенной на скрижали», По крайней мере, так считал Галилео Галилей, опубликовавший в 1615 году работу под выразительным названием «Касательно использования цитат (из Священного писания) в делах научных»…
Однако всевозможные оккультисты, теософы и иже с ними весьма основательно занялись загадочной планетой, И хотя Венера в качестве полигона мистиков прожила недолгую жизнь, нагромождено всякой чепухи было предостаточно. Тут и «астрально-атлантическая» литература, спекулировавшая на неистребимом любопытстве обывателя к судьбе загадочной Атлантиды, и спиритуалистические «опусы», и более современные «мифы XX века». И если какое-нибудь сочинение прошлого века, — например, вышедший в США утомительный роман Филоса Тибетского «Живущий в двух мирах» (1894), — долгих разборов попросту недостойно, то появившиеся там же в пятидесятых годах нашего века «труды» Иммануила Великовского куда занятнее. Это какая-то неподражаемая смесь наивности, религиозной убежденности и научной безграмотности. В книге «Столкновение миров» (1951) автор, к примеру, выдвигает «гипотезу» о том, что Венера блуждает по Солнечной системе, подобно мячику от пинг-понга, время от времени приближаясь к Земле и вызывая глобальные катаклизмы типа Великого Потопа.
Но все эта, разумеется, была лишь пена на гребне развивающейся молодой литературы — научной фантастики.
На Западе широко известна трилогия английского филолога и теолога Клайва Степлза Льюиса (1898–1963) романы «За молчаливой планетой», «Перельяндра», «Эта странная мощь». Герой Льюиса, доктор Рэнсом, борется с кознями дьявола на трех планетах: Марсе, Земле и Венере. Мы далеки сейчас от намерения обсуждать идейную сторону трилогии Льюиса — достаточно сказать, что это не бульварное чтиво, книги серьезны, написаны отличным литературным языком, и чтобы аргументированно спорить с теологическими построениями автора, нужно много времени и много места.
Для нашей «истории Венеры» важна другая сторона творчества Льюиса. Данные им в романе «Перельяндра» (1943) описания Венеры, полностью покрытой водой, и по сей день сохранили яркость языка и художественную убедительность. Как отмечал известный английский писатель-фантаст Брайн Олдисс, «никто, вероятно, так лирично, с таким чувством и настроением не описал еще океанов Венеры…»
«…Блестит вода, небо — словно из раскаленного золота, но все тусклого, густого цвета, не слепит и не режет глаза. Сами слова зеленый и золотой, невольно пришедшие в голову для описания Пейзажа, были слишком резкими для мягкости, притушенности этого теплого, матерински ласкового, нежно великолепного мира. Он был тихий, как вечер, теплый, как летний полдень, чарующе нежный, как летний рассвет. Он был необыкновенно хорош…»
