Нежилое помещение, расположенное между винным погребом и прачечной, уходило под землю почти на два метра из трех. Узкая, словно для ребенка предназначенная железная кровать, стул в роли комода и крошечный платяной шкафчик составляли всю его меблировку. Пол был покрыт светло-зеленым линолеумом. Единственным украшением голых, окрашенных в бежевый цвет стен была прикрепленная кнопками страница из журнала с распятым на кресте Христом.
Павлина согласилась жить в этой комнате. Главное — ее младенец, ее живот, остальное не важно. Она положила чемодан на кровать и принялась разбирать вещи.
— Ты ведь знаешь, что мы делаем это не из-за денег? — спросила ее Деспина.
— Я ничего не знаю. Я благодарю вас за предоставление крова.
Деспина принялась обсуждать одежду, которую Павлина доставала из чемодана и раскладывала по полкам шкафчика.
— Знаешь, здесь до тебя жила девушка, к своему отъезду она из обрезков ткани сделала себе настоящее приданое.
Деспина употребила слово prika, означавшее и приданое невесты, и вклад в монастырь новоиспеченной монахини.
Павлина ничего не ответила. После того, как она разложила свои вещи, на дне чемодана осталась стопка бумаги, около пятидесяти машинописных светло-розовых, почти прозрачных листов со скрепкой в верхнем левом углу. Увидев первую страницу, можно было догадаться о содержании всех остальных. На титуле ниже напечатанного на машинке названия «Тщеславие Одиссея» от руки нетвердым почерком было приписано: ТЕЛЕМАХ.
Деспина с недоумением посмотрела на Павлину:
— Откуда это у тебя?
Она потянулась было к стопке, но Павлина опередила ее и успела сунуть бумаги в шкафчик, под одежду. Деспина настаивала:
— Странно, что у тебя есть такой текст. Ты с Такисом случайно не знакома? — Она посмотрела на Павлину, потом едва заметно улыбнулась и хлопнула себя по лбу: — Какая я дура! Конечно! У Такиса дом на Спетсесе. Текст оттуда, правда?
— Да, — ответила Павлина холодно.
Деспина взглянула на живот Павлины и воскликнула:
— Но ведь это не…
Павлина опустила глаза.
— Извини меня, — сказала Деспина через секунду. — Я своей бесцеремонностью сделала тебе больно.
Павлина не ответила.
— Знаешь, — продолжала Деспина, — я Такиса каждый день в театре встречаю. Я его знаю долгие годы, и мне известны его вкусы…
— Ну и что? Ты думаешь, мужчина, который любит мужчин, не может любить и женщин?
— Нет, конечно, — возразила Деспина. — Что ты такое говоришь?
— Ничего. Отец моего ребенка — не Такис. Все.
Павлина немного помолчала и спросила:
— Они играли пьесу?
— Пьеса имела бешеный успех, — воскликнула Деспина, довольная тем, что Павлина продолжает разговор. — Шесть недель подряд полный зал каждый вечер! Она снова пойдет в феврале. Мы можем на нее сходить, если хочешь. Мне стоит только попросить, и у нас будут места. Одна из дочерей госпожи Катины, владелицы гостиницы «Лидо», — Вассо Манолиду. Ты знала об этом?
Павлина скорчила рожицу, означавшую «кто это?».
— Вассо Манолиду! Великая актриса! Из Национального театра! Ты ничего о ней не знаешь?
— Ничего, — бросила Павлина с равнодушным видом.
— Ты увидишь ее, это звезда первой величины!
Павлина промолчала.
— Я тебя позову, когда ужин будет готов, — сказала Деспина немного обиженно.
Она вышла из комнаты, а Павлина растянулась на узенькой железной кровати.
Гинкас и его жена Элефтерия пришли тогда на баркас «Два брата» сообщить ей о смерти Ариса.
— Привет, капитан, — крикнула им Павлина. — Вы Ариса не видели?
Встав на край причала, Гинкас потянул за швартовы. Когда «Два брата» ударилась о причал резиновым протектором, он помог своей жене перебраться на лодку, а потом прыгнул и сам. Но зачем сюда пришла Элефтерия? И почему они оба в слезах? Стоявшая на носу лодки Павлина прижала ладонь к губам и задрожала. Гинкас подошел и обнял ее:
— С Арисом случилось несчастье, Павлина.
Она потеряла сознание. Гинкас с женой уложили ее на правой скамье лодки.
Ариса похоронили в тот же вечер. Гроб с его телом, бледным и вздувшимся, поставили на возвышение перед алтарем. На нем были темно-синяя майка и слишком короткие брюки. Повязанная вокруг головы полоска белой ткани поддерживала нижнюю челюсть.
