Приняв участие в издании журнала Н.И. Греча "Сын Отечества", Булгарин вскоре добился признания в литературных кругах: очерки и статьи небесталанного журналиста вызывали постоянный интерес.
С 1825 г. он, совместно с Н.И. Гречем, стал издавать новую общерусскую коммерческую газету. Тираж газеты колебался от 4 до 10 тыс., свидетельствуя о невиданном успехе "Северной пчелы", что позволило Булгарину стать "диктатором" литературных вкусов. Ловкий делец буржуазного склада, хорошо знакомый с основами западноевропейского бизнеса, он ввел в русскую печать рекламу и стал фактическим "отцом" русского газетного фельетона. Его газета с ярко выраженной казенно-патриотической ориентацией (негласным хозяином газеты считался управляющий III отделением Л.В. Дубельт20), несомненно, была "рупором" правительства, а подчас "доносительные" статьи редактора вызывали резкий отпор всех демократических и оппозиционных сил. Так, публикация булгаринского пасквиля на Пушкина, "бросающего рифмами во все священное, чванящегося перед чернью вольнодумством, а тишком ползающего у ног сильных" ("Северная пчела" от 11 марта 1830 г.)21, вызвала у поэта резкую отповедь – сперва в фельетоне "О записках Видока" (Литературная газета. 1830. № 20, отдел "Смесь"), а затем в известной эпиграмме:
Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин, -
И тут не вижу я стыда;
Будь жид – и это не беда:
Беда, что ты Видок Фиглярин.
К личному оскорблению, нанесенному Булгариным, примешивалась и острая обида: изданный в 1829 г. "первым тиснением" роман "Иван Выжигин" был повсеместно встречен похвалами, в то время как первые напечатанные опыты в прозе Пушкина остались почти без внимания. Именно этим обстоятельством, скорее всего, сопровождалось известное обвинение Пушкина в "оборотливости Фаддея Венедиктовича": «Иван Выжигин" существовал еще только в воображении почтенного автора, а уже в "Северном архиве", "Северной пчеле" и "Сыне Отечества" отзывались об нем с величайшею похвалою. Г-н Ансело в своем путешествии, возбудившем в Париже общее внимание, провозгласил сего еще не существовавшего "Ивана Выжигина" лучшим из русских романов. Наконец "Иван Выжигин" явился: и "Сын Отечества", "Северный архив" и "Северная пчела" превознесли его до небес. Все кинулись его читать; многие прочли до конца…»22.
Более того, недовольство Пушкина ощущается и в частном письме жене от 8 декабря 1831 г.: "Собирался я выехать в зимнем дилижансе, но мне объявили, что… должен я отправиться в летнем… и посадили в четвероместную карету вместе с двумя товарищами… Один из моих спутников был рижский купец, добрый немец, которого каждое утро душили мокроты и который на станции ровно час отхаркивался в углу. Другой мемельский жид, путешествующий на счет первого. Вообрази, какая веселая компания. Немец три раза в день и два раза в ночь аккуратно был пьян. Жид забавлял его во всю дорогу приятным разговором, например по-немецки рассказывал ему Iwan Wijiguin; (ganz charmant!). Я старался их не слушать и притворялся спящим" 23.
Вспомним, что в конце октября в Санкт-Петербурге вышли из печати "Повести покойного Ивана Петровича Белкина" самого Пушкина, который за год до их публикации объяснял Плетневу: "Написал я прозою 5 повестей… и которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает. Итак, русская словесность головою выдана Булгарину и Гречу" 24. Поэтому вовсе не удивительно, что фельетоны, подписанные именем Феофилакта Косичкина, эпиграммы и эпистолярные "сказки" Пушкина в 1830-1831 гг. так или иначе были вызваны успехом нравственно-сатирического романа Булгарина, который одним из первых почувствовал охлаждение русской публики к поэзии…
Вместе с тем написанный в духе плутовского (авантюрного) романа, "Иван Выжигин", не сыграв особой роли в истории русской литературы, действительно был в 1829-1831 гг. литературной сенсацией. Одной из характерных составляющих сюжетику романа была помещичье-дворянская среда белорусских местечек, с детства запомнившаяся автору, в которой вполне естественными оказывались еврейские образы. Однако, воспитанный в польской семье, Булгарин воспользовался стереотипами, созданными в польской литературе. Думается, именно поэтому евреи в романе были, по остроумному замечанию одного из критиков, сугубо "выжигинскими". К тому же, Булгарин "блестками кабацкого юмора угощал и забавлял… простодушную и терпеливую российскую публику…" 25.
