История о разрушении Трои - страница 12

Все это также говорит в пользу тех исследователей, которые отрицали существование греческого оригинала «Истории». Хотя какой-то греческий, точнее, когда-то бывший греческим, источник использовался при составлении «Истории»[63], настоящий ее текст был написан для аудитории, знакомой с Гомером только по пересказам, которой не резали слух никакие ошибки, даже незнание того, что говорится у Гомера о самом Дарете. Таким образом, традиционное объединение Дарета и Диктиса представляется не очень правомерным. «Дневник Троянской войны» Диктиса, как о том свидетельствует папирусная находка, на самом деле имеет греческий оригинал и представляет собой произведение иной эпохи, иной традиции. Произведение Диктиса насыщено мифологиями и эпическими сведениями и отличается весьма бережным отношением ко всем сюжетным деталям гомеровской традиции[64]. Именно простившись с бременем традиции, «История» приобрела простоту, законченность и лаконизм, способствовавшие ее популярности в Средние века.

Понятие «произведения» как чего-то раз и навсегда законченного и равного себе и, соответственно, понятие его «автора» в Средние века были весьма размытыми по сравнению с жесткостью их трактовки в античности и в Новое время. В средневековой литературе часто невозможно отделить очередную рукописную копию или перевод от переработки, а переработку — от новой книги. Столь же легко пересекалась граница между прозой и поэзией: прозаические тексты перекладывали стихами, а стихотворные (иногда возникшие как переложения прозаических) — снова прозой. То же иногда происходило с границей между языками: текст, уже являвшийся переводом, переводился заново на язык оригинала.

«История о разрушении Трои», хоть автор ее и не читал никогда Гомера и приложил много труда, чтобы ревизовать и переставить местами всю заимствованную из него информацию, все же по сути является кратким прозаическим изложением гомеровских поэм (точнее, всех поэм эпического кикла) с постоянной поправкой на «восстановление истины» путем устранения поэтического вымысла; поэтому ее стихотворные переложения являются «поэмами во второй степени» — стихотворными пересказами прозаического пересказа стихотворного текста; они в некоторым смысле оказываются реконструкцией той «подлинной «фригийской Илиады»», которую приписывали Дарету греческие писатели и о которой забыли латинские.

Известно не менее трех латинских средневековых поэм, основанных на Дарете[65]. Первая из них — краткое (930 стихов) гекзаметрическое переложение, написанное бесхитростным и довольно правильным, хотя не слишком поэтическим, языком[66]; автор, что типично для Средних веков, вполне серьезно воспринимает декларации «Дарета» о правдивости его рассказа и пишет «правдивую поэму» в противовес старым, «вымышленным»:

Другая, достаточно знаменитая, латинская поэма «О Троянской войне» была написана около 1185 года Иосифом Исканом[68]. Иосиф родился в Девоншире (потому его называют и «Иосифом Девонским»), воспитывался в Эксетере, стал знатоком латинской и даже греческой литературы; он участвовал в походах Ричарда Львиное Сердце и был племянником архиепископа Кентерберийского Балдуина, которому и посвятил поэму о Троянской войне. Кроме этой поэмы, он написал «Антиохеиду» (о взятии Антиохии крестоносцами в 1098 году, от которой сохранилось 22 строки), утерянную поэму о кипрском походе, панегирик Генриху II (отцу своего покровителя Ричарда), а также любовные стихотворения и эпиграммы[69].

Его «Троянская война», Bellum Troianum, достаточно обширная (в шести песнях) поэма[70], по большей части является развернутым пересказом Дарета, выполненным усложненным, иногда вычурным стилем, своеобразно преломляющим идеалы латинской поэзии и позволяющим считать Иосифа одним из самых интересных латинских поэтов своего времени. Иосиф был знаком с латинскими классическими поэтами, прежде всего с Овидием и Стацием, следы чего обнаруживаются в поэме; знал он и Диктиса или распространенную в Средние века эпитому, в которой после окончания «Истории» Дарета был добавлен взятый из Диктиса рассказ о возвращениях. Ценность Дарета для Иосифа также прежде всего в правдивости (I. 25—27):