— О, Алессан!
Мы стояли на горячем песке, и теперь, когда не требовалось сохранять достоинство перед лицом великих событий и могущественных людей, я схватила Алессана за руку и бросилась бежать. Радость переполняла меня, несла вперед, словно крылья дракона.
— Поспешим, милый! Мои ноги горят… и нельзя слишком долго задерживаться с поздравлениями.
С коротким смешком Алессан бросился вслед за мной к выходу, туда, где уже начинался праздник. Мы выскочили из пещеры. Над нами, рассекая сияющие небеса, реяли бесчисленные стаи драконов; огромные звери с распростертыми крыльями заполняли чашу, переливались, текли через край, и отблески солнца золотили их могучие тела.
Год 1553, одиннадцатый день третьего месяца; Интервал
Сейчас, когда я заканчиваю свое повествование, наступили мирные времена; уже пять Оборотов — пять чудесных, необыкновенных Оборотов! — ни одна Нить не запятнала небеса Перна. Кое-где остались еще печальные отметины, следы того, что перенес Руат, но могильные холмы сгладились и стали почти незаметными в пышной траве.
Да, изменилось многое, и все перемены были благотворны. Госпожой Форт Вейра стала Камиана, новым Предводителем — добродушный, могучего сложения телгарец Г'дрел; его Дориант настиг Пелианту, королеву Камианы, в брачном полете. Сейчас мы редко слышим о Ш'гале, ставшем командиром крыла, зато Г'дрел и Камиана — частые гости в Руате. Г'дрел иногда поддразнивает Алессана, напоминая про скакуна по кличке Визгун. Пожалуй, он единственный, кроме Фергала, кто рискует на такие шутки, хотя во всех прочих отношениях Алессан вовсе не кажется таким уж недоступным и мрачным.
Б'лерионов Набед обошел всех бронзовых в погоне за Ханнатой Оклины; впрочем, никто не сомневался в исходе этого полета. Два ее сына играют теперь вместе с нашими, так как я пять раз выполнила первую половину своей оригинальной сделки с Алессаном, подарив ему четырех сыновей и дочь, которую мы назвали Моритой. Алессан не захотел, чтобы я рожала еще — несмотря на мои уверения, что беременность не тяготит меня. Действительно, я была счастлива, когда вынашивала детей, и не испытывала ни страданий, ни мук, как другие женщины.
Постепенно Алессан дал себе волю, обратившись сердцем к собственным детям. Сначала он делал вид, что безразличен к ним — как будто боялся, что его любовь пометит их черным знаком беды. Страх снедал его, страх потерять тех, кто стал ему дорог. Но, к моему удовольствию, все малыши росли здоровыми и сильными; даже неизбежные детские болезни почти миновали их. Морита… Что сказать о ней? Десдра чистосердечно призналась мне, что не видела ребенка прелестней. Она стала солнышком, чьи лучи растопили последний ледник в душе ее отца. Он не мог справиться с собой… он ее обожал, поклонялся ей — и раньше, и теперь. А она распускалась, словно весенний цветок, под его взглядом и ласковыми руками…
Я знаю — Алессан никогда уже не станет таким беззаботным, жизнерадостным и веселым, как описывала его Суриана. Но теперь он снова улыбался… хохотал над шуточками бессовестного Тьеро, над забавными выходками сыновей. Радость вернулась к нему; он счастлив, когда руатанские скакуны выигрывают забег, когда холд посещают гости и старые друзья.
Мы устроили нашу первую Встречу следующей весной, когда земля вновь оделась цветами и свежей зеленью, а в садах расцвели плодовые деревья. Мы долго готовились к ней, и я не раз видела, как тень грусти набегает на лицо Алессана. Трудно было ожидать иного; я старалась делать вид, что ничего не замечаю.
Наверно, он любит меня иначе, чем Суриану и Мориту… Да, я уверена, что его любовь ко мне не похожа ни на страсть, которую он питал к моей бедной подруге, взбалмошной и темпераментной, ни на его глубокую привязанность к златовласой всаднице. Мы так хорошо понимаем друг друга, что зачастую говорим одни и те же слова… и между нами никогда не случалось разногласий в том, что связано с Руатом, с нашими детьми и с населяющим холд людом. Алессан благодарен за мою помощь, и его признание стало для меня самой дорогой наградой, ценной вдвойне, когда я вспоминаю о том, что ни разу не дождалась добрых слов от своего отца.
