так воссоздает из груды хроник все течение его политики. По убеждению историка, этот властелин разыгрывал попеременно в первые годы своего правления (386–408 = 996–1017) роль то шиита, то суннита. Во втором же периоде (408–411 = 1017–1021) он делал попытки установить государственной религией измаилитский догмат о воплощении божественного духа в натика (т. II, с. 289) и сам возымел при этом притязание стать седьмым высшим натиком, которому подобает божеское почитание. Этим и объясняются жестокие преследования евреев и христиан в первые годы царствования, принудительное обращение их массами в ислам, всевозможные насилия над самыми почтенными епископами, распоряжения о разрушении во всем государстве церквей и синагог; между тем во второй период предоставлено было каждому исповедовать какую кто пожелает религию. Дозволялось даже, неслыханное доселе дело, возвращение обращенных в ислам к прежнему вероисповеданию; нам известно, что для посвященных в высшие степени измаилитизма каждая религия считается безразличной по своему достоинству. Тем не менее я не могу согласиться с предположением, что личные убеждения Хакима проходили одновременно те же самые фазисы, которые отражались впоследствии в его правительственных мероприятиях. По моему мнению, факт обнародования в 399 (1009) полного равенства между суннитским и шиитским вероисповеданием, а затем личное, по-видимому, принятие властелином в 400 (1010) суннитской обрядности следует рассматривать в связи с непомерной строгостью исполнения всех мельчайших предписаний, касающихся платья и пищи, не только обязательных для евреев и христиан, но в равной мере трудных и для каждого мусульманина в той по крайней мере форме, как это было исстари установлено исламом. Властелину, воспитанному с самой юности в измаилитских принципах, быть может, желательно было приучить все население к равнодушию по отношению к религиозным обрядностям и довести их до того, чтобы они сами почувствовали всю тяготу и непригодность их. Конечно, возможность допущения как одного, так и другого толкования более или менее гадательна, так же как трудно сказать, что следует приписывать этому халифу лично, а что его измаилитским наставникам. Ибо при вступлении на трон ему было всего одиннадцать лет с несколькими месяцами, а при появлении его первых «бессмысленных» предписаний только шестнадцать. С другой же стороны, достоверно известно, что спустя столетие при последних слабых Фатимидах союз измаилитов стал совершенно независимым и неоднократно говорилось современниками про того или иного из визирей или генералов, управлявших самостоятельно: «Он был измаилит, а фатимида считал ни во что». Этот страшный орден всюду хорошо сохранил свои секреты, они не дошли до нас. В одном только нельзя усомниться, что тайное общество продолжало существовать и имело могущественное значение, а изменчивые отношения, существовавшие между им и халифами, покрыты до сих пор непроницаемым мраком, разоблачение которого, быть может, никогда и не наступит.
Во всяком случае, тогдашний Египет едва ли был способен воспринять шиитизм, а тем более основы измаилитского учения. Благотворные и целесообразные меры, в усилиях к проведению которых никоим образом нельзя отказать этому всеми ославленному халифу, нисколько не остановили всеобщего народного неудовольствия и ожесточения, излившегося в опасном восстании и поставившего в 396 (1005/6) династию Фатимидов на самый край гибели. Один омейядский принц, прогнанный знаменитым испанским майордомом халифа Хишама, Аль-Мансуром[400], известный под именем Абу Раква, сумел стать имамом среди арабов и берберов Барки, и без того негодовавших на фатимидских турецких генералов. Под его предводительством арабы и берберы восстали против Хакима. Высланные из столицы против мятежников турки были побиты. Раква уже находился невдалеке от Каира, когда в решительный момент подоспели вызванные спешно из Сирии вспомогательные войска и при помощи военной хитрости осилили мятежников. И позднее возникали неоднократно внутренние смуты. То сталкивались турецкие войска с толпами недовольных жителей резиденции, то вступали в борьбу турки вместе с берберами против негритянских войск, составлявших личную охрану халифа Хакима. Нельзя вообще не признать, что попытка халифа обратить Египет в образцовое измаилитское государство, для коего несовершенным прообразом служила организация карматов в Лахсе, повела к глубокому потрясению фатимидского могущества и имела дальнейшим последствием окончательный упадок династии. Уже в первый период управления Хакима дела приняли дурной оборот, а во второй перевернулось все кверху дном. В 395 (1004) открыта была под именем «дома знания» новая ученая коллегия, в которой проповедовалось и распространялось шиитское учение, а также безвредное с виду учение измаилитское первой степени. Школа далеко не совершенно исполнила свое назначение: народ как был, так и остался в душе при суннитском исповедании. Особенно широко разлилось восстание, когда один турецкий измаилит по имени Даразий, прибывший к Хакиму с востока, стал одним из приближеннейших лиц во дворце. Он обнародовал в 407 (1017)
