Поля, которые исходил Косамби. и жители, которые были им опрошены, составляют очень небольшую часть окрестностей Пуны в Махараштре. Обладая свободой перемещения, я побывал в более примечательных местах и решил составить такую историю, которая давала бы представление о необыкновенном архитектурном наследии Индии. Лорд Керзон, наиболее жесткий из вице-королей Индии, превозносил индийские древности как «величайшее в мире созвездие памятников старины». Все, кроме тех ученых, что занимаются санскритской литературой, считают эти чудеса архитектуры и скульптуры самыми яркими историческими свидетельствами. Они вдохновили чужеземных любителей древностей на первые исследования, они и сейчас продолжают возбуждать любопытство у миллионов туристов. Для них история индийского зодчества в политическом, экономическом и идеологическом контексте может оказаться полезной.
Памятники тоже до некоторой степени компенсируют недостаток исторических текстов. О царях Тамилнада из династии Чола нам известно почти исключительно благодаря огромному храму Раджараджешвара, высоко возносящемуся посреди мощеной площади монастыря. Он был построен и обставлен в Танджуре XI века. Из надписей в нем мы узнаем о славных походах Чолов и об их щедрых пожертвованиях. Нам даже кое-что рассказывают об устройстве царства. И даже сам размер этого памятника и его величественность ясно говорят о значительности царства и династии. Чтобы построить и финансировать крупнейший храм Индии, Чолам потребовались ресурсы посерьезнее, чем могла обеспечить дельта реки Кавери, где традиционно выращивали рис. Фактически, не окажись в храме надписей и не будь других источников, историки все равно могли бы с уверенностью сказать, что построило его государство, достигшее успехов в торговле и завоеваниях.
Величественные статуи и здания не только вдохновляют на написание истории. Иногда они лишают такой возможности. В экономике и политике определенности немного, зато в религиозных вопросах она имеется в изобилии, поэтому индийская история порой приобретает религиозно-культурный уклон. В результате в большинстве трудов появляются целые главы, посвященные учению Будды, математическим и музыкальным теориям Древней Индии, духовным практикам. Это интересные, увлекательные темы, и они позволяют удачно навести мосты между веками, когда не хватает политических аргументов. Но бывает очень трудно оценить искажения, которые привнесло подобное отношение, скажем, в понимание древнегреческой драмы или в научное толкование европейской истории.
Существует мнение, которое, оставляя в стороне ход индийской истории, да и саму Индию, исходит из того, что вопросы культуры и религии зачастую решаются административными и военными методами под влиянием настроений момента. Я с этим не согласен. Религиозное и культурное самосознание, конечно, важно, но, по свидетельствам многих источников доисламской Индии, оно не является существенной причиной политических разногласий или конфликтов. Его влияние возрастает только в последние десятилетия британского правления. Исторически именно в Европе, а не в Индии религиозные мотивы использовались для оправдания войн и политических гонений.
Однако воспевание архитектуры еще не есть культурная история Индии и даже еще не история культов Индии. Если и возникает уклон, то в сторону хронологии, представлении о чрезвычайной ограниченности отрезка времени, о котором доступна информация. Как это ни странно, хронология зачастую убивает вольность в интерпретации, которой отличаются все труды по истории Индии. Целые века, о которых нет достоверных сведений, складываются «в гармошку», когда сомнительные даты создания произведения опровергаются более ранними сведениями или подтверждаются более поздними. Если, как многие теперь считают, «Артхашастра» Каутильи — руководство по управлению государством, написанное «индийским Макиавелли» — была написана не в IV–III веках до н. э., то все наши представления о природе власти в «имперскую эпоху» Маурьсв (320–180 гг. до н. э.) нуждаются в пересмотре. Точно так же, если Калидаса, «индийский Шекспир», жил не во время следующего «расцвета империи» (а в пользу этой версии говорят только случайные детали), то «золотой век Гуптов» (320–500 гг.) заметно тускнеет.
