Таким образом, наше понимание взаимных перемещений возделываемой и дикой природы в III–V веках должно учитывать определенные нюансы: если местами, особенно на севере, целина ширилась, занимая все большие площади, то кое-где, в частности, там, где местность была труднопроходимой, она могла стать зоной притяжения. Все это не позволяет утверждать, что пашни находились на грани исчезновения. Напротив, читая авторов позднеримского периода, начинаешь думать, что для сельских местностей этот период стал чем-то вроде золотого века. Конечно, это не может относиться ни к большинству крестьян-землевладельцев, которые возделывали мелкие отдаленные участки, захлестнутые волной бурных событий времени, ни тех, кто жил в небольших поселениях. Множество этих земледельцев, разоренных налогами, разбойными нападениями или спадами рыночной конъюнктуры, были вынуждены отдавать себя и свое имущество под власть сильных мира сего. В том случае, когда крестьянин становился при этом колоном-арендатором, являя собой прообраз будущего средневекового крепостного, и когда отдавалась лишь земля во временное владение, мелкие крестьяне рано или поздно попадали в полную зависимость от их патрона, способствуя тем самым возникновению крупных земельных владений, хозяйство в которых ранее велось на натуральной основе с использованием труда рабов, руководимых всевластным управляющим.
Поэтому этот золотой век, воспетый авторами IV–V веков, был на самом деле золотым лишь для роскошных строений, в которых представители галло-римской элиты укрывались от городской суеты, бед и тягот своего времени. Сидоний Аполлинарий оставил нам описание Авитака — такого рода поместья, расположенного на берегах озера Эйда в Оверни и составлявшего часть приданого его жены — Папианилы, дочери императора Авита. В период между 461 и 467 годами Аполлинарий провел там немало времени. Это было поместье, раскинувшее свои поля, пастбища, рощи на пяти тысячах гектаров, с жилищем хозяина, построенным с изысканным вкусом и роскошью, с портиками, римскими банями, летними и зимними столовыми, жилыми комнатами, купальнями, с хозяйственной частью, где, как это выявлено аэрофотосъемкой и археологическими раскопками, соседствовали друг с другом хозяйственные постройки, жилье прислуги, мастерские. И если поместья друзей, которых Сидоний навещал, не были, может быть, столь же обширны, они не уступали в роскоши этому; расположенные на берегах Гардона «виллы» Аполлинариса и Тонантия Ферреола имели также богатые библиотеки. Римских бань там не было, но они уже строились. Это показывает, что в 465 году аристократия не отказывалась от преимуществ римской цивилизации. Поместье Понтия Леонтия в Бурге, при слиянии Дордони и Гаронны, делилось портиками и галереями на летнюю и зимнюю части, на некоторых стенах имелись фрески, созвучные замечательным мозаичным панно, обнаруженным во многих «виллах» юго-запада: в Сордель-Аббеи (Ланды), Пала де Сэнт-Эмильон (Жиронда), Пре-Ба Лупиана (Эро), монреальском Севиаке и в валенсийском Мьяне (Жер). Но вот «вилла» в Бурге имеет свою особенность она со всех сторон обнесена оборонительным валом. Это был знак времени.
Мы находим его и в других местах: шестнадцать гектаров «виллы» Ширагана близ Мартр-Толозан (Верхняя Гаронна) были окружены сплошной стеной по всему периметру; тридцать гектаров поместья Каруж в Женевуа, хотя и прикрытые от внешних вторжений излучиной реки Арв, были защищены еще и сооружением насыпного вала; а когда в начале V века Клавдий Постум Дардан и его светлейшая и не менее именитая жена решили обустроить свое поместье в горах к востоку от Сисгерона, назвав его в честь святого Августина Теополисом, они укрепили его, обнеся стеной с воротами, чтобы оно могло служить убежищем для всех. Конечно, в то время это не стало повсеместно распространенным явлением, но надо признать, что укрепленные поместья, служившие жильем и хозяйственным центром, к которому тяготели многочисленные и попадавшие от него в зависимость окрестные земледельцы, ищущие защиты, стали провозвестниками наступления новых времен.
