. И ему, иноземцу, была предоставлена полная свобода слова, и он безбоязненно мог излагать до конца свою повесть. 9. А феакам его рассказы доставляли такое удовольствие, что забыли они о своих кубках с вином, их пир обратился, казалось, в театр; их уши были на макушке, и, раскрывши рот, они не отрывали от него глаз; их не тяготила продолжительность его рассказа. 10. А ведь многое из того, что он рассказывал, было печальным: он словно изливал на собрание поток тех несчастий, которые пришлось ему претерпеть
[2]. С жадностью слушают люди рассказы и никогда не бывают ими сыты, и повесть об этих чудесных и невероятных приключениях была для них как бы роскошным обедом. 11. Вследствие этого же можно видеть, как и поэты первыми заслуживают похвалу в деле воспитания: овладев душами людей, любящими слушать рассказы, стремящимися к поучению и жаждущими неизвестных им новостей, они творят для них сказочные мифы, облекая свои фантазии в изящную форму, подкрасив блеском ритма свои выдумки и метрами, словно каким-то заколдованным поясом очарования, убрав свои сказки. 12. И такую силу имеет эта услада души, что эти поэты считаются также и богословами; боги приходят к ним и их устами возвещают людям об их делах, если в их жизни случаются какой-либо славный поступок или несчастье. 13. Поэтому всякий может сказать, что история является общей наставницей всего человеческого рода, указующей, что надо делать и что оставлять без внимания, если оно не может дать пользы. Благодаря ее указаниям можно видеть, как вожди становятся мудрыми: она учит, как располагать свои силы и как хитрыми засадами обманывать неприятелей. 14. Своими рассказами о бедствиях других она делает нас более предусмотрительными и, указывая, где раньше потерпели крушение другие, направляет нас на истинный путь. С другой стороны, сообщая об удачах других, она указала некоторым путь сделаться более счастливыми, дав им подняться от скромных начал до вершин великих доблестей. 15. Для старца служит она как бы водительницей и посохом, для юношей – лучшим и мудрейшим наставником, своей многоопытностью как бы украшая молодость сединою мудрости и предвосхищая для них те знания, которые время могло бы дать лишь мало-помалу. 16. К занятиям ею обращаюсь теперь и я, хоть и чувствую, что предприятие это выше моих сил – нет надлежащего благородства стиля, нет важности в ходе мыслей, не умею я свою речь излагать красиво и торжественно и неопытен я совершенно в распределении материала. А если кому-либо в том, что буду я излагать, какое-нибудь место покажется изящным, пусть отнесет он это к случайности; не ученость была тому причиной.
1. Когда суждено было императору Тиверию изменить жребий дальнейшей жизни своей[1] и он должен был подчиниться общему закону человеческого существования, так как его поразила болезнь черной желчи (так обычно называют ее врачи, дети Асклепия), императором был провозглашен Маврикий[2]. Он был торжественно увенчан знаками царского достоинства и, еще будучи юным, получил в удел быть облеченным в пурпур высшей императорской власти. 2. Император Тиверий приказал вынести себя на своем ложе в дворцовую залу под открытым небом, соединенную с устланным коврами помещением дворца блестящим вестибюлем и прославленным входом[3]. Он призвал к себе главу духовенства и святейшей кафедры (в это время у кормила церковной жизни стоял Иоанн)[4], велел созвать на собрание лиц, носящих высшие духовные звания, всех преторианцев, телохранителей, всех приближенных императора, а кроме того, всех виднейших из граждан. 3. Сам император обратиться с речью к собравшимся не мог, а поручил от своего имени сказать ее Иоанну (ромеи на своем языке называют его квестором), человеку весьма красноречивому и сведущему в римском праве, который обычно с блестящим своим красноречием, достойным императорского величия, оглашал перед собранием императорские указы и решения. 4. Таким образом, император присутствовал при избрании нового императора вместе со своей дочерью Константиной, которую он дал Маврикию спутницей в жизни и счастье
