. Рассуждения Геродота о том, что разливы Нила не могут происходить от таяния снегов у верховьев реки, рассуждения, прямо вытекающие из основного ошибочного представления историка о Солнечной системе, обличают, по словам Сэйса, недостаток логики у писателя; напротив, со своей точки зрения историк был вполне логичен (II, 28). То же самое относится и к другому замечанию критика, где Геродотово объяснение разливов Нила (II, 24) называется нелепым (absurd), обличающим и невежество его в области естествоведения, и неспособность к обобщению. Геродоту навязывается географическое понятие, которого он нигде не высказывает, именно, что «Африка и Европа равны между собой и поэтому взаимно уравновешиваются». У Геродота, наоборот, мы читаем, что «Европа по длине равняется остальным двум частям вместе взятым, а по ширине нельзя даже и сравнивать ее с Азией и Ливией, т. е. Африкой» (IV, 42, 45)! Это уже трудноизвинительная ошибка для строгого критика древнего историка. Не менее крупную ошибку делает Сэйс в примечании к I, 30 по поводу известия Геродота о войне между афинянами и соседями (вероятно, мегарцами) при Элевсине: «Это показывает, – говорит критик, – что объединение Аттики, приписываемое в народных легендах Тесею, «установителю», не имело места даже до последнего времени перед Солоном; быть может, оно было одним из результатов тирании Писистрата». Все примечание критика есть последствие неточного перевода комментируемого места: Сэйс, очевидно перевел προς τους αστυγειτουας εν Ελευσινι «с соседями элевсинцами» вместо «с соседями при Элевсине», или «в Элевсине». Если бы у Геродота действительно было такое известие, то гораздо больше многих других, отмеченных Сэйсом, оно свидетельствовало бы о недостаточном знании историком важнейших событий даже эллинской старины. Заключение Сэйса в этом случае противоречит решительно всем нашим знаниям о судьбах Аттики, объединение которой совершилось до Троянской войны, а не при Писистрате. Интересно, каким образом критик, шаг за шагом следящий за автором и уличающий его в невежестве, в нелогичности и в намеренном морочении публики, мог довериться невозможному известию, ошибочно внесенному самим критиком в текст, принять его и строить на нем еще более невозможные заключения. Относительно имени Гомера Сэйс разделяет одно из старых объяснений, переводя ’Ομηρος
the fitted together, «сложенный вместе», хотя гораздо проще видеть в имени Гомер нарицательное, «заложник».
Однако да не подумает читатель, что труд Сэйса весь сводится к придирчивой и нередко несправедливой критике «отца истории». Совсем нет. В книге его читатель найдет множество ценных научных сведений, поясняющих и исправляющих древнего повествователя, а в приложениях сжатые законченные очерки, соответствующие отдельным частям Геродотова повествования. Необходимость подобного труда очевидна для каждого, кому известны и ревность новых ориенталистов в исследовании стран, описанных Геродотом, и все увеличивающееся накопление частных изысканий в этой области, и, наконец, значительная научная компетентность автора. По словам критика из журнала «Атенеум», «в Англии нет другого ученого, которому задача эта была бы более по силам, нежели Сэйсу. Знакомый со всеми языками Передней Азии, разобравший множество новооткрытых текстов, располагающий знанием нескольких новых языков, любознательный путешественник, посетивший в Малой Азии и Египте каждую местность, осмотренную Геродотом, он владеет для правильного освещения восточной истории, содержащейся у древнеэллинского рассказчика, знанием всего материала из первых источников… Блестящие этюды, в которых он набрасывает историю Египта, Месопотамии, Персии, Малой Азии, способны заменить собой все, что говорилось в прежних изданиях». Подобные похвалы высказаны были автору и в нескольких других английских журналах, и, разумеется, никому и в голову не может прийти сопоставлять между собой по степени научной достоверности, полноты и последовательности изложения повествование древнего писателя, вооруженного самыми скудными орудиями изучения, руководившегося теологическими и моралистическими тенденциями с одной стороны, и исследование современного ориенталиста, располагающего обширной ученой литературой и воспитанного в духе критики – с другой. Нельзя не согласиться с историком древнеэллинской литературы Магаффи, что «современная наука может смело гордиться тем, между прочим, что ей удалось открыть истину там, где почтенный эллинский исследователь вынужден был довольствоваться лишь ловким опросом свидетелей и сличением их небрежных и невежественных показаний».
